плохо кончится. Решение должно быть неожиданным и радикальным. Настолько непредсказуемым, что любые, даже самые матерые, охотники за людьми будут сбиты с толку. Легко ли придумать такое, что никому в голову не придет?

Глядя невидящими глазами на проносящиеся мимо машины, я вдруг сообразил: если мы с Рейчел до сих пор живы, то лишь благодаря моим снам. Мы познакомились из-за моих видений. Мое переселение во сне в голову белобрысого киллера спасло нас в моем доме. И тем не менее сегодня я понимаю смысл «галлюцинаций» так же мало, как в тот день, когда я впервые появился в кабинете Рейчел.

Из месяца в месяц видения менялись и развивались, словно я был живой антенной, принимающей чьи-то зашифрованные радиограммы. В самом начале непостижимые образы сна беспокоили и даже пугали меня. Но со временем – и особенно в последние три недели – во мне стало зреть убеждение, что посредством этих снов некто хочет сообщить мне что-то очень важное… Впрочем, шизофреники тоже убеждены в том, что их бред исполнен великого смысла. Чем я от них отличаюсь?

Я закрыл глаза и попытался на время отключить мозг вообще. Однако случилось нечто противоположное. Я внезапно увидел окруженный стеной город на холме, облитые солнцем желтые камни зданий и прямо перед собой – ворота с бесхитростной аркой.

'Восточные ворота, – шепнул голос в моей голове. – Иерусалим!'

Впервые за все время у меня было видение в состоянии бодрствования.

Я резко открыл глаза и увидел, что Рейчел скучающе таращится на приборную панель. Я быстро закрыл глаза – но, словно вырванный из темноты фотовспышкой только на мгновение, город исчез.

– Что у вас с глазами, Дэвид?

– Ничего, все в порядке.

Я тер виски и старался не спугнуть то, что поднималось из подсознания. Меня и прежде необъяснимо тянуло в некоторые места. В молодости я, как и многие студенты, был одержим жаждой путешествовать и немало поездил по свету. Хотя время от времени какие-то неясные движения в глубинах души сбивали меня с намеченного маршрута.

Скажем, гостя в Оксфордском университете, я однажды утром проснулся с острым чувством, что прямо сегодня должен побывать в Стоунхендже,[9] – причем не затем, чтобы поглазеть на кромлех,[10] а чтобы иметь счастье побыть рядом с сарацинскими камнями и вострепетать от близости этих священных сарсенов.[11] Мой спутник только фыркнул: что ты так рассуетился? Камни стояли там в течение пяти тысяч лет и никуда убегать не собираются. Но я был как одержимый: бросив товарища, взял напрокат автомобиль и рванул на юг, к Солсбери. Уже в темноте я в одиночку приблизился к древнему кольцу валунов и сделал то, что туристам недоступно: прошел между освещенными лунным светом камнями и возлег на жертвенный алтарь. При этом я не принадлежал к числу псевдоинтеллектуалов, которые тащатся от любой мистики; сухой материалист, нацеленный на успешную врачебную карьеру, я изучал медицину в университете штата Виргиния и считал себя свободным от всякой новомодной дури. И тем не менее английское приключение не было единичным случаем. Точно так же во время другого путешествия неведомая сила влекла меня сделать крюк к Чичен-Ице на полуостров Юкатан и побыть рядом с храмами индейцев майя. А поехав однажды к Большому Каньону, я вместо этого провел неделю в каньоне Чако в Нью-Мексико. В Греции я внезапно бежал из Афин в Дельфы. Во всех этих ситуациях я ощущал что-то вроде принуждения извне, словно кто-то посторонний заставлял меня посетить определенное место.

На этот раз я опять чувствовал давление, только идущее изнутри: ты должен съездить в Иерусалим, чего бы тебе это ни стоило! У меня не было ничего общего с миллионами истово верующих паломников, стремящихся в Святую землю. Никакого религиозного подтекста – просто очень трезвое предчувствие, что только в этом городе я найду ответы на важные для меня вопросы.

– Ну и куда мы направимся? – спросила Рейчел не без раздражения.

– В Израиль, – сказал я.

– Что-что?

– Точнее, в Иерусалим.

– Дэвид…

– Это потому, что…

– Можете не говорить. Я знаю. Из-за ваших галлюцинаций, да?

– Да.

Она вдруг протянула руку, взяла меня за подбородок и пристально посмотрела мне в глаза.

– Дэвид, нас пытаются убить. И не просто кто-нибудь, а всемогущая правительственная организация. Ваши галлюцинации вызваны непонятными причинами, но весьма вероятно, что они возникли в результате ущерба, причиненного вашему мозгу супертомографией. И теперь вы хотите позволить этим галлюцинациям руководить спасением наших жизней?

– 'Ибо спасший жизнь свою, ее потеряет'.

– Что?

Я примиряюще поднял ладони.

– Я не говорю, что мои «галлюцинации» спасут нам жизнь. Но если мне суждено быть выслеженным и убитым, я обязан хотя бы попытаться понять смысл того, что имеет, по-моему, какое-то большое значение.

– Вы всерьез убеждены, что ваши галлюцинации исполнены значения?

– Да.

– Чем вы аргументируете свое убеждение?

– Логически не объяснить. Просто знаю внутри себя, и все. Так птица знает, что надо лететь на юг.

Рейчел тяжело вздохнула – как мать, уставшая от препираний с непокладистым ребенком.

– 'Не могу объяснить' – это не разговор взрослых людей.

Я закрыл глаза, подыскивая слова, чтобы выразить невыразимое.

– Я чувствую, что избран.

– Для чего?

Я пожал плечами.

– И кто вас избрал?

– Бог.

– Который? Наш?

Я усмехнулся:

– Наш, если вам по душе именно такая формулировка.

Рейчел печально вздохнула и уронила руки на колени. Было заметно, как она старается сохранить самообладание.

– Думаю, пора вам поделиться со мной содержанием ваших последних галлюцинаций. Вам по- прежнему снится, что вы Иисус?

– Да.

– Чем же новые галлюцинации отличаются от прежних? Почему вы упрямо скрывали их от меня?

Похоже, настал момент невозвратно перебраться из палаты неврастеников в обитую войлоком комнату для буйных. Я был доволен, что мы находились в пикапе и на шоссе, а не в кабинете Рейчел. Здесь у нее нет под рукой звонка, чтобы вызвать санитаров и надеть на меня смирительную рубашку.

– Дело в том, что я больше не считаю все это снами или галлюцинациями. По-моему, это мои воспоминания.

Рейчел огорченно фыркнула.

– Воспоминания?.. Вы меня пугаете, Дэвид. И что случается в этих… 'воспоминаниях'?

– Я проживаю моменты жизни Иисуса. Его путешествие в Иерусалим, как он там проповедовал. Слышу голоса. Свой собственный и… голоса моих учеников. Поверьте, Рейчел: то, что я вижу в своем сознании, куда реальней, чем то, что я вижу вокруг себя в действительности. И события в моих воспоминаниях теперь развиваются быстро. Близится распятие на кресте.

Рейчел саркастически покачала головой.

– Если это воспоминания, которым две тысячи лет, то где, в каком дальнем углу памяти они у вас