Рейчел рассеянно смотрела на дорогу, но ее мысли были где-то далеко.
После долгого молчания она сказала:
– Все это ровно ничего не значит. Сны о том, как кто-то посторонний вторгается в дом или в спальню, характерны чуть ли не для всех пациентов, страдающих нарколепсией. Даже не нужно быть нарколептиком, чтобы видеть сон такого рода. Это проявление скрытого беспокойства, результат стресса или нервного перенапряжения.
– Вы только подумайте, как точно этот сон подгадал по времени! Я видел угрозу во сне, а когда проснулся – она была здесь, в реальном мире! Та же угроза, которая мне только что снилась! Это, по- вашему, самое обычное дело?
Рейчел сочувственно тронула меня за плечо.
– Да, самое обычное дело. Вы хорошо знаете все звуки своего дома. Вы впали в сон, уже будучи на пределе – комок нервов. И вот во сне ваш мозг фиксирует посторонние звуки. Скрипнула дверь, затем половица… В ответ на эти стимулы ваш мозг стал сочинять соответствующие картинки. И эти картинки так вас напугали, что вы резко проснулись. Ваш сон был реакцией на идущие извне раздражения. Никакой мистики.
Я действительно помнил подозрительные звуки. Но я слышал их, уже проснувшись!
– Во сне я видел его пистолет с глушителем, – упрямился я. – Тот, что сейчас у меня за поясом.
– Совпадение.
– Я впервые в жизни увидел оружие с глушителем!
– Бросьте, вы его тысячу раз видели в фильмах!
Я надолго задумался.
– Ладно. Вы, может, и правы. Но как вы объясните другой факт…
– Какой именно?
– Это уже второй сон такого типа. Я второй раз переселяюсь во сне не в Иисуса, а в своего современника. Первое «переселение» было в день, когда умер Филдинг.
– Опишите.
Даремская полицейская патрульная машина обогнала нас. Сердце у меня сжалось от страха. Но полицейские не стали притормаживать или мигать задними огнями. Им до нас не было дела.
– Вчера, когда я вырубился посреди видеозаписи – перед тем как вы вошли в мой дом, – мне снилось, что я был Филдингом. Во сне я пережил его последние минуты перед смертью – и саму смерть. Все было настолько реально, что я на полном серьезе ощутил себя покойником. Я утратил способность видеть, слышать, дышать… Когда вы кричали у двери, я долго не мог понять, на каком я свете, кто я и что со мной происходит!
– Но Филдинг умер утром того дня. А сон вы увидели через много часов после этого.
– Ну и что?
Рейчел картинно вскинула руки, словно подчеркивая всю очевидность выводов из сказанного.
– Неужели не улавливаете? Ваш сон о Филдинге не был пророческим. Не был он и синхронным отражением реально происходящего в другом месте. Он был всего лишь порождением вашей печали. Случались у вас другие похожие сны?
Мы уже въехали в Треугольник науки. Сороковая федеральная проходит прямо через него. Где-то буквально в миле отсюда Гели Бауэр сейчас разворачивает полномасштабную охоту на меня.
– Дэвид, случались у вас другие похожие сны?
– Сейчас не время это обсуждать.
– Лучшего времени не будет никогда! Почему вы пропустили три последних сеанса?
Я покачал головой:
– Вы опять думаете, что я чокнутый?
– Это не медицинский термин.
– Зато яркий.
Она вздохнула и стала смотреть на идеальные газоны с ее стороны дороги.
– Вот это и есть здание «Тринити», – сказал я. – Вон оно.
Лаборатория отстояла от дороги так далеко, что много не разглядишь.
– Там щит 'Аргус оптикал', – заметила Рейчел.
– Это для прикрытия.
– Послушайте, какой смысл скрывать некоторые ваши галлюцинации? Что в себе вы пытаетесь защитить от меня?
– Поговорим позже. – Я чувствовал, что она не уймется, пока не доведет разговор до победного конца. – Мне нужно лекарство, Рейчел. Я не могу позволить себе пять раз в день внезапно отключаться, находясь в бегах.
– А что вы принимали? Модафинил?[6]
– Изредка. Я предпочитаю метамфетамин.
– Дэвид! Мы же с вами беседовали о побочных действиях амфетаминов!.. Как раз метамфетамин мог усугубить ваши галлюцинации.
– Зато он единственный держит меня на плаву, не позволяет нырнуть в сон. А Рави Нара потчевал меня декседрином.
Она возмущенно фыркнула.
– Я выпишу вам рецепт на адерал.
– Рецепт не проблема, я и сам могу его выписать. Штука в том, что они знают о моей зависимости от лекарств. И будут наблюдать за всеми аптеками.
– Не могут же они поставить своих людей возле каждой аптеки в Треугольнике науки!
– Рейчел, это АНБ. Если они уверены, что я без лекарств пропаду, они исхитрятся все аптеки страны под колпаком держать. Это те самые ребята, у которых задним числом нашлась запись разговоров в кабине советского истребителя, сбившего корейский пассажирский самолет над Сахалином в 1983 году. Причем двадцать лет назад – в каменный век электроники. А теперь против нас будет задействовано все. Вы читали '1984'?
– В юности.
– Когда я говорю АНБ, подставляйте мысленно 'Большой Брат'. АНБ – самое близкое к Большому Брату, что мы имеем сейчас в Америке.
– Но вы же не можете обойтись без лекарств!
– У вас должны быть знакомые…
– Я сама возьму что угодно в больничной аптеке.
– Там они ждут нас в первую очередь.
– Вот засранцы!
Пожалуй, я впервые слышал от нее грубое слово. Наверное, это джинсы ее так расслабляют. Возможно, вместе с шелковой юбкой и строгой блузкой она снимает с себя и чопорность?
– У меня есть знакомый доктор в северной части Дарема, – сказала Рейчел. – В его кабинете всегда запас лекарств.
Дарем мы давно проехали и были почти что на полпути к Роли. Хорошо зная Гели Бауэр, я не хотел задерживаться в этих краях дольше необходимого. К тому же – вот парадокс – мне не очень-то и хотелось избавиться от «галлюцинаций». Мой последний сон, что ни говори, спас нам жизнь! У меня была тайная уверенность, что мои сны – даром что такие тягостные и пугающие – могут еще не раз выручить нас, подкидывая мне информацию, которую немыслимо получить привычными путями.
– Нет, возвращаться не станем, – сказал я.
– А если вы потеряете сознание прямо за рулем?
– У меня дома вы видели, что мгновенного провала в сон не бывает.
– За рулем совсем другое дело!
– Обычно я догадываюсь о приступе хотя бы за пару минут до выпадения из жизни. И сейчас, как только почувствую, что накатывает, тут же сверну на обочину.
Рейчел это не очень успокоило. Словно для разрядки, она задрала ногу на приборную доску, зачем-то развязала шнурок туфли, потом завязала его. Похоже, это был ее личный обсессивный ритуал для