выкупа, что за последние несколько лет произошли на юго-западе, затем всех Джо, Шерил и Хьюи с криминальным прошлым, причем не только имена, но и клички. «Джо», конечно, как собак нерезаных, а вот другие могут к чему-нибудь привести. По пути сюда я позвонил шефу на сотовый, так что, думаю, скоро мы его увидим. Сейчас он пытается связаться с представителями банков, чтобы завтра утром отслеживали все крупные переводы в Билокси. – Чалмерз посмотрел на часы. – Хотя стоп, уже сегодня утром.

– Можно попросить кофе? – вздохнул Макдилл.

– Да, конечно. Вам со сливками?

– Мне черный, а тебе, Маргарет?

– А чай у вас есть? – робко попросила она.

– Не знаю, – улыбнулся Чалмерз. – Может быть, пойду у коллег поспрашиваю.

Когда агент вышел, Маргарет присела к столу и открыла первый альбом. На бесчисленных страницах люди, с которыми Макдиллы благодаря деньгам и привилегиям не встречались. Чего здесь только нет: ослепленные вспышкой, затуманенные наркотиками глаза; впалые щеки, гнилые зубы, татуировки, кольца в носу… Но выразительнее всего безнадежность, впитавшаяся в каждое лицо, словно загар в кожу. Безнадежность людей, привыкших жить одним днем.

– Мы правильно делаем? – Маргарет подняла глаза на мужа.

Макдилл нежно сжал ее плечо.

– Конечно.

– Откуда ты знаешь?

– Правильные поступки всегда самые трудные.

Эбби безутешно рыдала, свернувшись калачиком на облезлом диване. Побелевшие от напряжения пальцы сжимали Барби в парчовом платье. Рядом с ней на полу сидел расстроенный Хьюи.

– Я не хотел тебя пугать, – лепетал он. – Просто делал то, что сказал Джои. Я всегда делаю то, что он скажет.

– Он украл меня у папы с мамой! – всхлипывала Эбби. – А ты помогал!

– Я не хотел! Жаль, здесь нет твоей мамы. – Огромные руки Хьюи превратились в кулаки. – И моей…

– А где твоя мама? – на секунду перестав плакать, спросила девочка.

– На небесах, – отозвался великан, хотя сам не особо в это верил. – Почему ты убежала? Потому что я урод?

Покачав головой, малышка снова принялась всхлипывать.

– Можешь не говорить, я и сам знаю. В школе все дети убегали, никто меня не любил. Мне казалось, мы с тобой друзья. Я ведь как лучше хотел, понравиться старался, а ты убежала. Почему?

– Потому что ты меня у мамы украл.

– Неправда! Я не нравлюсь тебе потому, что похож на монстра.

Зеленые, опухшие от слез глаза пронзили Хьюи в самое сердце.

– Как выглядишь и на кого похож – не важно, неужели ты этого не знал?

– Что? – растерянно заморгал Хьюи.

– Меня Белль научила.

– Кто?

Вытерев слезы, девочка показала на Барби в роскошном платье из золотой парчи.

– Белль из мультика 'Красавица и Чудовище'. Из всех диснеевских принцесс я ее больше всех люблю, потому что она книжки читает и в один прекрасный день хочет чего-нибудь добиться. Белль говорит: 'Не важно, как ты выглядишь, важно то, что ты чувствуешь и какие поступки совершаешь'.

У Хьюи даже челюсть отвисла, а глаза стали совсем круглыми, будто по мановению волшебной палочки заплаканная девочка превратилась в фею.

– Ты что, 'Красавицу и Чудовище' не видел? – недоверчиво спросила Эбби.

Великан покачал головой.

– Давай притворимся: я Белль, а ты Чудовище.

– Чудовище? – неожиданно расстроился Хьюи. – Я чудовище?

– Хорошее Чудовище. – Эбби высморкалась. – Когда оно уже добрым стало. Не злое, как в начале мультика. – Соскользнув с дивана, она протянула Хьюи куклу. – Знаешь слова Чудовища? Ой, забыла, ты же мультик не смотрел… Тогда просто скажи что-нибудь хорошее и зови меня «Белль», ладно?

Хьюи растерялся.

– Белль, я не позволю тебя обижать… – нерешительно начал он. – Буду охранять до самого утра, пока мама не заберет.

– Спасибо, Чудовище, – улыбнулась Эбби. – А если люди из деревни придут тебя убить, мы с миссис Поттс и Чипом их прогоним. Они ничего не сделают!

Боясь вздохнуть, великан во все глаза смотрел на малышку.

– Теперь скажи: 'Спасибо, Белль!'

– Спасибо, Белль!

Эбби погладила шелковистые волосы куклы.

– Хочешь ее причесать? Это же понарошку!

Огромная, как лопата, ладонь Хьюи легко коснулась темной головки куклы.

– Хорошее Чудовище! – приговаривала Эбби. – Хорошее Чудовище!

'01:00' – зажглось на табло электронных часов, что стояли на прикроватном столике. Карен сидела в кресле, подтянув к груди колени, а Хики лежал на застланной окровавленными простынями кровати. Раненая нога на возвышении из подушек, бутылка бурбона и револьвер Уилла – сантиметрах в пяти от правой руки. Глаза будто приклеились к экрану телевизора, где мелькали титры к 'Часам отчаяния' с Хамфри Богартом и Фредериком Марчем. Хвала небесам, он не разобрался, что телевизор в спальне подключен к спутниковой антенне, не то живо нашел бы «Синемакс» и набрался новых идей из порнофильмов, которые всю ночь крутят на этом канале.

– Боуги – молодец! – Хики растягивал слова и, судя по всему, был под градусом. – Но самый талантливый из них – Митчум. Никакой игры и притворства, вот кто по-настоящему вживался в роль.

Карен молчала. Еще никогда время не тянулось так медленно; даже схватки, при которых она умоляла дочку не мучить ее и поскорее родиться, прошли быстрее. Казалось, Земля перестала вращаться только ради того, чтобы причинить боль семье Дженнингсов. Карен будто в безвременье попала… Есть на свете места, где оно царствует безраздельно, о некоторых мать Эбби знала лишь понаслышке: тюрьмы, монастыри; другие – поближе: приемные больниц напоминали огромные пузыри безвременья, в них попадали целые семьи, терпеливо ожидая, спасет ли шунтирование дедушкино сердце, а пересадка костного мозга – жизнь ребенка-инвалида. Сейчас такой пузырь образовался в спальне, только вот ребенок Карен не на операционном столе, а в лапах негодяя.

– Эй, ты жива? – позвал Хики.