– Так. Ты мог бы попытаться свалить вину на кого-то другого… Нет, я уверен, ты бы этого не сделал, ты хороший мальчик. Ты мог бы попробовать обвинить свинью, которая бросилась тебе под ноги, или курицу, которая тебя неожиданно напугала, и ты упал на кувшин.

Китайцам пришлось бы быть очень умными, чтобы причинить столько вреда, как об этом рассказывают по телевизору. Но поскольку Америка – большая, богатая, могущественная и гордая страна, нам неприятно признавать, что у нас есть люди, которые несчастливы. Если уж на то пошло, настолько несчастны, что хотят изменить то, как ею управляют. Но таких немного, и поэтому сами они изменить ничего не в состоянии. И вот поэтому они выходят из себя и ломают вещи, как делают это люди повсюду.

А еще есть другие люди, которым тоже хотелось бы многое изменить, но которые сами никогда не станут бросать бомбы или поджигать дома. А вот если бы они сочли, что таких, как они, много, тогда тоже могли бы начать что-нибудь портить. Поэтому мы позволяем им думать, что на самом деле виноват кто-то другой. Понимаешь?

– Это, возможно, для него сложновато, – сказал шепотом Норману учитель.

– Нет, я понимаю, – с чувством ответил Саймон. – Я, честное слово, видел, как двое человек вышли из себя. Это было, когда я в прошлом году ездил к моему кузену на север. Я видел, как поссорились дама и джентльмен иноко.

На языке у Нормана вертелось недоверчивое восклицание. Однако не успел он и рта открыть, как Гидеон вежливо кашлянул.

– Прошу прощения, но нам пора ехать, – твердо сказал он.

– Разумеется, – просиял учитель. – Большое спасибо за вашу доброту. Класс, трижды ура нашим гостям! Гип, гип…

Они уже выехали из селения, когда Норман спросил:

– Как бы государство отнеслось к этой… э… презентации?

– Это было честно, – пожал плечами Гидеон. – Совсем не то, что они услышат по телевизору, но честно.

Норман помялся.

– Мне хотелось спросить кое-что, но это кажется таким глупым… Черт! Почему маленькому Саймону так не терпелось подчеркнуть, что он видел, как кто-то вышел из себя?

– Это очень смышленый парнишка. И опытный.

– Всякому видно, что он не простак! Но я спрашивал про…

– Он сказал это по-английски. Он не смог бы сказать этого на шинка, на своем родном языке, а суметь выразить незнакомые понятия на чужом языке – это ведь очень неплохо для подростка, а?

Норман в замешательстве потряс головой.

– Спроси у лингвиста… как там его зовут? Того, которого ты с собой привез.

– Дерек Квимби.

– Ага. Спроси у него, можно ли сказать «выйти из себя» на шинка. Невозможно. Можно только употребить слово, которое означает «безумный».

– Но…

– Поверь мне на слово. – Осторожно пробираясь между рытвин, Гидеон вошел в некрутой поворот. – Я сам шинка знаю довольно плохо, но кое-как объясняюсь. Факты таковы: можно сказать «раздосадован» или даже «раздражен», но оба слова в языке шинка происходят от корня со значением «кредитор». Тот, на кого ты рассердился, должен перед тобой извиниться точно так же, как задолжавший должен отдать тебе деньги или корову. Можно сказать «помешавшийся» и поставить перед ним один-два смягчающих эпитета – или от корня со значением «забавный» или от корня со значением «слезы». В последнем случае вы говорите о человеке, который окончательно выжил из ума, а следовательно, болен, и за ним следует ухаживать и убирать. В первом случае вы предлагаете собеседнику посмеяться над кем-то, кто не в себе, но рано или поздно придет в себя.

– Они воспринимают гнев как безумие в буквальном смысле?

– Они не считают его достаточно важным, чтобы иметь отдельное слово для его обозначения, вот и все.

– Но должны же люди время от времени выходить из себя!

– Конечно, выходят. Я видел, как даже Зэд выходил из себя. Но не на кого-то. Это случилось в тот день, когда врачи объявили ему, что он должен уйти в отставку, иначе умрет. Надо сказать, ему это чертовски помогло – впрямь катарсис. Здесь люди просто не теряют голову и не творят того, о чем могут потом пожалеть. Я в Бенинии уже больше двух лет, но ни разу не видел, чтобы кто-то из родителей ударил ребенка. Я ни разу не видел, чтобы один ребенок ударил другого. Подставил подножку – да. Выпрыгнул из- за угла, изображая леопарда, – да. Знаешь, что говорили в старые времена про шинка в племени мандиго? Норман задумчиво кивнул.

– Будто они колдуны, способные украсть у воина сердце.

– Вот именно. А делают они это, уклоняясь от страстей. Не знаю, как им это удается, но против документальных свидетельств не пойдешь. Тысяча или более лет на одном месте, и никому не мешают. И, как я говорил в тот день, когда ты прилетел, они поглотили иммигрантов голайни, иноко и кпала… Хочешь скажу кое-что, во что ты никогда по-настоящему не поверишь?

– Ты уже сказал.

– Я серьезно. Мне об этом напомнило выкладывание трупа и обмазывание ему лица белой краской. Первого христианского миссионера, который сюда попал, звали Доминго Рей. Знаешь, что неподалеку от Порт-Мейя у испанцев была торговая фактория, этакий форпост перед Фернандо По? На том месте теперь памятная табличка, съезди посмотри на нее, если у тебя будет время.

Так вот, этот монах поступил однажды совсем не по-христиански: прожив тут семь лет, потерял рассудок и утопился. Он был убежден, что попал в ловушку Сатаны. Он выучил шинка настолько, чтобы проповедовать туземцам на их языке, и начал с притч и ключевых моментов Евангелия, но, к его смятению, туземцы ему отвечали: нет, ты все перепутал, это был не чужак издалека по имени Иисус, а наш местный по имени Беги. Ты слышал про Беги?

– Кажется, нет, – помолчав, ответил Норман.

– Любой инструктаж по Бенинии, в котором опущен Беги, гроша ломаного не стоит, – проворчал Гидеон. – Наверное, его следует называть фольклорным или культурным героем, этакий Джек-с-Фонарем или, может, Ананси, о котором ходят легенды в Вест-Индии. Имя Беги, по-видимому, означает «рожденный зимой», и, говорят, он всегда носил при себе тупое копье и дырявый щит – чтобы смотреть в дыры. Как и следовало ожидать, истории про Беги бенинцам больше по вкусу, чем про Иисуса.

Хочешь я расскажу тебе ту, которая предположительно свела с ума бедного монаха?

– Конечно. Валяй.

Гидеон осторожно вел машину по особо разбитому участку дороги.

– Ну, в сказке сказывается, что он дожил до весьма преклонных лет и большой славы, потому что выставлял глупцами колдунов, одолел морское чудище и даже заткнул за пояс духа своего деда, поэтому все приходили к нему со своими проблемами. И однажды главный голайни, эмир… Кстати, шинка превратили название этого титула в «Омее», что по чистой случайности означает «несварение желудка», – они любят ехидные каламбуры. Так вот, эмиру надоело, что шинка то и дело обставляют своих господ и хозяев. Голайни, к примеру, ввели громадные налоги, и люди пошли жаловаться Беги, а тот сказал: так погоните ваших коров в загоны к быкам голайни и отдавайте им в качестве налога их собственных телят. Вот уж они посмеялись. Кстати, согласно легенде, он сказал: «Отдайте эмиру эмирово!»

– «Кесарю кесарево»? – пробормотал Норман.

– В точку. В конце концов эмир послал дознаться, кто играет с ним такие подлые шутки, и Беги сознался, был схвачен, и эмир привязал его – в традиционном духе – к муравейнику. Когда старый отец Беги, верховный вождь племени, пришел навестить сына в его последние часы, Беги сказал, чтобы шинка не винили в его смерти голайни, потому что они слишком глупы, чтобы понять смысл того, что он им говорит.

– «Отец, прости им, ибо они не ведают, что творят»?

– Из-за твоего баптистского воспитания тебе можно и не разжевывать, да? Наверное, будь монах Рей