– А как это выяснится? Что они собираются делать?

– Завтра в пять тридцать утра водолаз опустится в море, и они попытаются поднять лодку со дна. С тоже буду присутствовать при этом. Сирль пришлет за мной лодку в нашу бухточку к пяти утра.

– А что они будут делать дальше?

– Они попытаются отбуксировать лодку в Керритс. Если же не смогут, то при помощи крана поднимут ее на свое спасательное судно. Там же будет и врач.

– А зачем же врач, что он будет делать?

– Не знаю, не знаю.

– Если они установят, что тело Ребекки, ты должен сказать, что в прошлый раз, в Эджкомбе, ты просто ошибся. Ты был болен. Да и тогда не утверждал, а лишь высказал предположение.

– Никто не может свидетельствовать против себя. Ты был у себя дома в постели, и никто во всем свете не знает правды, кроме тебя и меня. Даже Фрэнк.

– Да, да. Они подумают, что лодка перевернулась и затонула в момент, когда она была в каюте. Она могла спуститься туда за ножом или веревкой, или еще за чем-нибудь, и вдруг налетел резкий ветер с мыса и опрокинул судно. Они именно так и решат, не правда ли?

– Не знаю, – ответил она, – не знаю.

В это время рядом с библиотекой в маленькой комнате раздался телефонный звонок.

Максим подошел к телефону и закрыл за собой дверь.

В библиотеке появился Роберт и начал убирать стол после чая. Я встала лицом к окну так, чтобы он не увидел моего лица. Впрочем, слуги в доме очень скоро узнают о наших неприятностях. Я слышала голос Максима из соседней комнаты и испытывала острую боль где-то в глубине, в желудке.

Я провела все время рядом в Максимом, внимая его тихому голосу и сопереживая всей душой.

Я тоже убила Ребекку и затопила ее лодку в заливе, вместе с ним прислушиваясь к шуму ветра и дождя. Разговаривала с миссис Денверс через дверь.

Но где-то, в другой части моей души, царила мысль: он вовсе не любил Ребекку, он никогда не любил Ребекку. И вдруг я осознала, что в моем сердце больше нет страха, что мое будущее светло и прекрасно…

Я больше не боюсь Ребекки и не испытываю к ней ненависти. Теперь, когда я знаю, что она была злой, порочной и развратной, она больше ничем не могла меня затронуть. Она для меня больше не существовала. Все могущество Ребекки растаяло в воздухе, как утренний туман. И так как Максим никогда не любил ее, я больше не испытывала ненависти к ней.

Ее тело вернулось вместе с лодкой, носившей пророческое название «Возвращаюсь», но я навеки освободилась от нее.

Я могла навсегда остаться с Максимом, обнимать его, любить. Я уже не была ребенком, и никогда им не буду. Больше не будет «я», «меня»; «мне», а будет «мы», «нас», «нам». И эту беду мы будем переносить вместе: я и он. Ни капитан Сирль, ни Фрэнк, ни Беатриса, ни все мужчины и женщины графства, которые будут читать газеты, не смогут разлучить нас. Мы всегда будем единым целым. Я больше не была наивной простушкой.

Я готова давать клятвы, присягать, богохульствовать и молиться. Ребекка не выиграла, Ребекка проиграла.

Максим вернулся в комнату.

– Звонил полковник Джулиен. Он только что беседовал с Сирлем. Он едет с нами завтра утром.

– Зачем?

– Он представитель власти в Керритсе, и они обязан присутствовать.

– Что он сказал?

– Он спросил меня, не знаю ли, чье бы это могло быть тело в каюте.

– Что ты ответил?

– Я сказал, что не имею понятия, и что мы до сих пор предполагали, что Ребекка была на своем судне одна.

– Что еще спросил?

– Он спросил, не считаю ли я возможным, что ошибся при опознании тела в Эджкомбе?

– Он это сказал, уже сказал?

– Да, и я ответил, что не знаю и что это вполне возможно.

– Он будет вместе с тобой, Сирлем и с доктором завтра утром на лодке?

– Да. А кроме них, полицейский инспектор Уэлч.

– Но при чем здесь полицейский инспектор?

– Он обязан присутствовать, когда находят какой-нибудь труп.

Я замолчала и почувствовала знакомую боль в желудке.

– Может быть, они не сумеют поднять лодку? И тогда они ничего не смогут сказать по поводу тела.