Теперь, отдав дань нелепым фантазиям монаха-отшельника, вернемся к временно оставленной нами бедноте.
Итак, уже в марте 1096 года дороги Франции заполнили многотысячные толпы вооруженных чем попало крестьян, медленно пробиравшихся на восток, к Рейну, прозванному в те времена «поповской дорогой». В пути к ним присоединялись разного рода бродяги, беглый люд и просто разбойники, примкнувшие к походу кто из благочестивых побуждений, а кто и из желания пограбить. Встали под крестьянские знамена и некоторые рыцари, особенно из числа безземельных и, соответственно, не имевших сюзерена, к которому они могли бы присоединиться в походе. Зачастую эти рыцари, как единственные знатоки военного дела, возглавляли самые значительные крестьянские ватаги. Так, одним из крупнейших народных отрядов предводительствовал некий Вальтер Голяк — обедневший рыцарь из Восточной Франции.
В апреле 1096 года разрозненные группы бедноты, ведомые Петром Пустынником, Вальтером Голяком и десятками других, неизвестных нам вождей, соединились в районе Кельна. Здесь Петр Амьенский начал проповедовать уже среди немецкого населения — благо, язык ему был знаком. Но в Германии агитация пошла хуже, чем во Франции. Возможно, виной тому было противодействие немецких феодалов, которые из-за продолжающейся борьбы между папством и Германской империей (см. об этом в гл. 2) вообще практически проигнорировали призыв чужого для них папы. Здесь уместно напомнить, что Германия, по указанию императора Генриха IV, должна была считать главой апостольского престола Климента II — антипапу, который лишь за три года до этого оставил град Святого Петра и бежал в Германию, под защиту императора. Во всяком случае, немецкие крестьяне начали подниматься далеко не сразу, и, в конце концов, Петр Пустынник, признанный глава похода, вскоре после Пасхи приказал французскому крестьянскому ополчению, во главе которого встал уже небезызвестный нам Голяк, двигаться к Константинополю, а сам остался в Кельне — убеждать недоверчивых немцев.
Судьба французской части бедняцкого крестоносного воинства оказалась довольно плачевной. Вот когда сыграло свою фатальную роль непродуманное решение Петра Амьенского и иже с ним о времени выхода в поход. Те припасы, которые крестоносцы сумели взять с собой (а их не могло быть много, так как весна всегда была для крестьян самым голодным временем года), быстро кончились; очень скоро вслед за ними закончились и взятые в поход деньги. К этому времени французская крестьянская армия только еще вышла к дунайским рубежам Византийской империи. До Константинополя оставался еще долгий путь через болгарские земли. Чтобы прокормиться, крестоносцы вновь разделились на несколько отрядов — ведь большую армию в походе прокормить намного труднее. Это решение оказалось для них роковым.
Не имея больше собственных припасов, новоявленные «Господни воины», чтобы не умереть с голоду, приступили к грабежу местного населения. Это, естественно, очень не понравилось болгарам, которые восприняли крестоносцев как захватчиков. Религиозные разногласия (болгары — православный народ) и языковой барьер только усугубляли ситуацию, не позволяя достичь хоть какого-то компромисса между войском французов и местными жителями. Болгарские крестьяне поднялись в свой «крестовый поход», и банды мародеров получили достойный отпор. Большинство французских крестоносных отрядов было уничтожено или рассеяно, и в итоге лишь небольшой костяк войска, не более десяти тысяч человек (в начале похода в крестьянской армии было, по разным данным, от шестидесяти до ста пятидесяти тысяч только боеспособных мужчин, не считая женщин и детей), во главе с Вальтером Голяком, сумел пробиться к Константинополю, где, к счастью, был приветливо встречен императором Алексеем.
Более счастливая судьба (впрочем, до поры до времени) ждала вторую армию «Христова воинства». Состояла она, в основном, из немецких крестьян, все же сагитированных Петром Пустынником. Сорокатысячная крестьянская рать, ведомая этим новоявленным пророком, избрала иной путь к берегам Босфора. Возможно, отшельник получил какие-то сведения о судьбе предшественников, и, как человек, не совсем лишенный здравого смысла — а в молодости Петр некоторое время был рыцарем — повел свои полки прямой дорогой, через венгерские степи. Здесь тоже не обошлось без столкновений с местным населением, которое еще не совсем забыло, как полтора века назад держало в страхе всю Европу. Однажды войско Пустынника и вовсе оказалось на грани полного разгрома, но все же большей его части удалось пробиться на территорию Византии. В конце июля его разношерстные отряды прибыли к Константинополю.
Но и это еще не было концом сбора великого крестьянского ополчения. Вслед за первыми двумя по дорогам Европы двинулась третья, и самая большая волна «Христовых воинов». Она уже не имела единого командования и состояла из отрядов самых разных национальностей — итальянцев, немцев, англичан, скандинавов и даже испанцев, которым показалась слишком малым подвигом борьба с маврами- мусульманами в родной Испании. Доходило до курьеза, понять который можно, лишь постигнув душу тогдашнего темного, невежественного крестьянина, верившего в то, что в поход его ведет сам Бог. Предводителями одного из крупнейших крестьянских отрядов были... гусь и коза, которые шли перед войском и указывали ему путь к Иерусалиму. По мнению крестьян, эти животные были проникнуты божественным духом, и лучше любого рыцаря или монаха могли указать верную дорогу к Святому Гробу. Крестьянское знание географии вообще оставляло желать много лучшего — при приближении к любому небольшому городку или замку дети, сидящие в телегах, спрашивали у своих родителей, не Иерусалим ли это, и не всегда могли получить ответ.
Важно отметить, что эта третья волна великого крестьянского выступления сильно испугала — да что там, попросту ввергла в панику феодальный класс. Обезлюдели тысячи деревень, некому было убирать господский урожай, не из кого стало выбивать налоги и недоимки. Это, антифеодальное по своей сути, движение, только проходящее под религиозными лозунгами, начало угрожать самим основам существующего строя. Действительно, это небывалое устремление народных низов к снободе, хотя и не направлялось прямо против господ, грозило лишить деревню рабочих рук, а может быть, и сломать всю социальную структуру общества. Лишь тогда церковники и сам папа Урбан II поняли, какую лавину они вызвали своими недостаточно продуманными воззваниями. И теперь те же тысячи священников, что еще месяц назад призывали всех к походу, принялись увещевать крестьян оставаться дома — они] мол, не умеют владеть оружием, а их семьи будут только обузой на долгом и трудном пути и могут помешать Христову воинству в его священной войне с неверными. На кого-то эти призывы возымели действие, и настоящего социального катаклизма удалось избежать. В этом последнем крупном народном выступлении уже меньше было собственно крестьян, и был особенно велик процент бродяг, нищих, разбойников с большой дороги и прочего деклассированного элемента. И это привело к довольно печальным последствиям.
Дело в том, что эти толпы энтузиастов, распаляемые голодом и подстрекаемые своими вождями из фанатично настроенных монахов, не стали ждать далеких битв с неверными и обрушились на тех, кого они считали врагами Христа — на многострадальных евреев. В то время на берегах Рейна располагалось множество еврейских колоний, которые были многолюдны и богаты. Император и церковь, понимая всю выгоду хороших отношений, не препятствовали евреям в свободном исповедании их религии и не мешали им заниматься торговлей, ростовщичеством и разнообразными ремеслами. Со всего этого власти — и светские, и церковные — получали хорошие доходы в виде налогов и полупринудительных даров. Но для темной крестьянско-люмпенской массы евреи были врагами — и потому, что они были богаты, и потому, что верили «не в того» Бога, и вообще, как говорится, «евреи Христа убили». И по всей Германии покатился девятый вал погромов, убийств, грабежей. Особенно свирепствовали отряды монахов-изуверов Готшалька и Фолькмара. Были убиты тысячи евреев, сотни синагог разрушены до основания. Зачастую бедные иудеи сами поджигали свои дома и, чтобы избежать ярости толпы, бросались в пламя или в воды Рейна. Прокатившись кровавым потоком по Рейнской Германии, Баварии и Австрии, крестоносные отряды к началу лета вышли к границам Венгрии. Но здесь они столкнулись с сильнейшим сопротивлением жителей, уже имевших опыт «общения» с крестоносцами Петра Амь-смского. Один за другим венгры разгромили несколько крупных отрядов, и наконец у стен города Везельбурга дали бой главной армии крестоносцев под командованием графа Эмиха Лейнингенского. И здесь, в венгерской степи, слезы ни в чем не повинных евреев полностью отлились «воинствующим пилигримам». Почти все их войско — а, по свидетельству современников, в нем насчитывалось до двухсот тысяч человек* — полегло под копытами венгерских коней, и лишь жалкие остатки его смогли впоследствии добраться до Константинополя.
Как бы то ни было, к началу августа под стенами византийской столицы оказалась огромная толпа
