Довольно странное, трогательное, усеченное занятие с множеством приливов и отливов.

Моя нога была в гипсе (повредил колено). Кабинет в беспорядке, все переставлено. Я сидел на другом месте, и Джинни просто села и стала говорить, не замечая очевидного. Она была первой, кто, увидев меня, не спросил о ноге. Она начала с того, что заявила — сегодня ей хочется помолчать, давайте займемся чем-нибудь другим. Первые десять-пятнадцать минут прошли довольно напряженно. Джинни была явно смущена, и когда она заговорила, я почувствовал в ее словах явный сексуальный подтекст. Она сказала, что Карл разочарован ее возвращением к терапии. Он хочет, чтобы она поправилась настолько, чтобы больше со мной не видеться. Потом она стала рассказывать о своей неспособности продемонстрировать мне свои чувства. И добавила, что не проявляет свои эмоции перед нами обоими (мной и Карлом). Я был удивлен ее ссылкой на «двух мужчин» в ее жизни и спросил, не называет ли Карл меня «другим мужчиной». Она, конечно, это отрицала. Позже она использовала термин «оплодотворяемая», чтобы описать ее отношение к нам обоим. У меня слово «оплодотворяемая» тут же вызвало ассоциацию с беременностью. Затем она вкратце пересказала события прошлой недели, которые указывали на необычайно хороший период. Они с Карлом съездили в национальный парк «Биг-Сур», и все между ними идет хорошо. Она отлично повеселилась, но чего-то в ее жизни не хватает, и она не знает чего.

Она рассказала мне сон, хотя и уверяла, что он ника кого значения не имеет. (Каждый раз, когда я это слышу, то сразу настораживаюсь. Это всегда означает, что на подходе важный сон.) Ей снится психиатр и девушка. Де вушка выглядит очень странно, выделывает руками стран ные жесты. Она шизофреничка. Она очень нравится пси хиатру. Он долгое время о ней заботится, а потом убежда167 ет ее уехать с парнем, который вернулся из Вьетнама. Парень — сочетание ее брата (в действительности у нее брата нет), который уехал воевать во Вьетнам, и его там убили, и другого молодого человека. Сначала их отношения складываются хорошо, но потом он начинает относиться к ней все хуже и хуже, она потихоньку становится «шизиком». Все заканчивается тем, что у нее развивается кататония. Во сне до ее отъезда с парнем психиатр обучает ее, как не иметь детей, а также велит им не уезжать слишком далеко. Позже она пытается достать рецепт противозачаточных таблеток, но боится, так как знает, что психиатр все проверит и найдет ее через аптеки.

Я попытался поработать со сном, но Джинни упорно противилась. Казалось, он был интересен больше мне, чем ей. Ее сопротивление сдерживало ее любопытство. Я сказал, что сон напоминает мне то, что мы часто обсуждали — ее впечатление, что она может завоевать мое внимание и заботу только в том случае, если будет сумасшедшей. Я спросил: «Зачем мне уговаривать вас не иметь детей и не уезжать далеко? Чей голос говорил вам об этом?» Она отвечает, что не знает. Этот голос очень похож на голос ее родителей, но она точно знает, что это не они. Они хотели бы, чтобы она вышла замуж. Поэтому мы пришли к заключению, что этот голос был голосом ее родителей, которые разговаривали с ней, когда она была ребенком, и этот голос все еще живет в ней. Вот и все. Еще одна богатая жила снов остается неразработанной.

Почему она ничего не сказала о гипсе у меня на ноге? Она говорит, что сначала не заметила, что это гипс. Она подумала, что это просто повязка. Спрашиваю, что заставило ее так подумать. Джинни ответила, что вид у меня был какой-то стесненный — я сидел в необычной одежде, и она могла четко видеть очертания моего тела — на мне были трикотажные брюки. Она представила себе, как я смотрю телевизор в пижаме. Под пижамой она увидела то, что посчитала белым нижним бельем, но это был гипс. Мысли у нее пошли вразброс, трудно было за ними проследить. Она так и не объяснила четко, почему проигнорировала гипс. Могу только предположить, что гипс и нога в нем подводят ее слишком близко к сексуальным связям между нами.

Она вдруг рассказала мне, что ей сказал Карл: «Если у тебя когда-нибудь будет ребенок, его первыми словами будут «не могу». (Моя интуиция меня не подвела: слово «оплодотворяемая» имело свое значение: оно возникло во сне, и когда она говорила, что ей в жизни чего-то не хватает, она имела в виду отсутствие детей.) Со стороны Карла было жестоко говорить с ней о не родившемся ребенке — и жестоко не на одном уровне. Я спросил, почему она не сказала об этом Карлу. То, что она ничего не сказала ему, только подтверждало его правоту: она ничего не может сделать, не может даже выразить свое неодобрение. Позже она скажет, что ей нравится, когда я так говорю. Именно этого она от меня и хочет. Я принял приглашение и стал развивать тему замужества и детей, вынуждая Джинни обсуждать их со мной. «Что вы хотите от Карла? Вы хотите выйти за него замуж? Вы хотите детей? Почему вы не просите его жениться на вас или, по крайней мере, определить ваш статус? Вы хотите стать его гражданской женой?» Она сказала: «Ну, проживет он со мной пять лет и 360 дней, а затем уйдет до окончания срока». «А почему вы миритесь с этим? Либо измените ситуацию, либо перестаньте на это жаловаться». Она ловко обрывает мою нить вопросов, шутливо заявив: «И это говорите вы, с вашим вывихнутым коленом». И мы оба рассмеялись.

Она говорит, что действительно не хочет выходить замуж за Карла, поскольку все еще мечтает о том, что будет жить одна в коттедже посреди леса. Я не захотел отклоняться от темы и сказал, что это детская и романтическая мечта, к тому же в ее воображаемом мире она все равно не одна. Рядом всегда присутствует большой человек, который присматривает за ней. Кто этот большой человек? Почему он посвятил ей свою жизнь? Был ли он когда-то ее отцом? Ее отец не сможет быть рядом вечно. Рано или поздно он умрет, а ей нужно будет продолжать жить. У нее после этих слов появились слезы в глазах, и она прошептала, что так далеко ей заглядывать не хочется, но я уверил ее, что это одна из суровых реальностей жизни, с которой она неизбежно столкнется.

В начале занятия у меня появилось ощущение, что она начинает против меня восставать и упрекать меня за то, что я сумасшедший психиатр, который в отличие от многих других психиатров заставляет ее скорее выглядывать, чем заглядывать. Когда я ей сказал, что она слишком много заглядывает, она ответила, что бросает лишь поверхностный взгляд, и попросила меня перестать ее критиковать за то, что она такая интроспективная. Все это выглядело признаком оздоровления, так как она сумела мне воспротивиться. Выяснился еще один момент. На двери одного из кабинетов она заметила табличку с именем Мадлен Грир и сказала мне, чтобы я был осторожен и ничего не рассказывал Мадлен, так как она ее знает. Парадокс парадоксов! Мадлен, моя коллега, единственная из всех, кто прочитал заметки Джинни. И к тому же Мадлен сейчас встречается с одним из друзей Джинни. Что же теперь делать? Я слишком огорчен, чтобы говорить об этом Джинни, и не хочу обсуждать вопрос с Мадлен, так как опасаюсь сказать ей больше того, что она знает. Я не уверен, связала ли она Джинни из отчетов с Джинни, знакомой из Сан- Франциско.