помочь ей понять, что провал вряд ли станет катастрофой, которая сможет изменить ход ее жизни. Я попытался ей показать, что в длинном клубке ее жизни это было бы от носительно тривиальным событием и имело довольно от даленное отношение к сути Джинни. Я попытался заста вить ее вспомнить о том, что в прошлом для нее казалось очень важным, но сейчас полностью забыто, чтобы по мочь увидеть этот последний инцидент в нужной перспек тиве. Мне было интересно, почему она считает, что препо даватель имел право ее оценивать, и почему, если бы он исключил ее за неуспеваемость, это означало бы ее ни чтожность. Я даже в шутку предположил, как бы звучала ее эпитафия: «Здесь лежит Джинни, которую г-н Флад провалил на курсе «Английский для иностранцев». Я попытался сделать заход с другой стороны, предположив, что она не так поняла ситуацию. Я считаю слишком маловероятным, что этот преподаватель хочет, как утверждает Джинни, провалить ее, чтобы насладиться проявлением своей власти. Я предложил, раз уж она предвидит возможный провал, она могла бы что-нибудь сделать, чтобы отвести предполагаемую «угрозу». Может, преподаватель еще не рассмотрел в Джинни ее прекрасные качества. Может, дать ему шанс в ходе занятий оценить определенные сильные стороны, например, ее остроумие или упорство. Ни один из этих подходов не был очень эффективным. Вот сидит она здесь, десятилетняя девочка в накрахмаленном до хруста желтом платьице, играет в мячик, показывает мне язык и ловко увертывается от каждого удара, который я наношу. У меня, однако, было предчувствие, что одной лишь энергией усилия я все-таки как-то успокаивал ее. Ах да, еще мы обсудили ее мнение о том, что Карл, должно быть, считает ее глупой, так как она не могла ответить на определенные вопросы в классе (Карл занимается вместе с ней). Мне было интересно, возможно ли это, так как маловероятно, что Карл еще не научился оценивать ее ум, прожив с ней столько времени.
Другой подтемой занятия была статья об Эрнесте Хемингуэе, написанная мною в соавторстве с женой, которую я дал ей в конце прошлого занятия. Статья ей очень понравилась. Позже она сказала, что не поняла, что я написал статью вместе со своей женой. Я предложил ей задать мне любые вопросы о моей жене. Она спросила: «Что она преподает?» Я сказал, что французский, классические языки и литературу. Потом спросил, что еще она хочет узнать. Она ответила: «Больше ничего. Этого достаточно». Все, что она будет говорить, так это то, что она не вполне поняла, что моя жена была еще и профессором — она видела ее один раз на улице и теперь полагает, что, должно быть, видела ее в университете. Я попытался вызвать и другие реакции, подозревая наличие ревности и чувствуя определенное напряжение, но она не смогла или не захотела продолжить.
Еще мы обсудили фантазии, которые возникли у нее прошлым вечером. Она стала представлять себе, что все больше и больше болеет. Карл уходит от нее с одной смазливой девчонкой, с которой познакомился на работе. А я увожу Джинни в маленькую хибару в глухой провинции, которая является чем-то вроде больницы, руководимой моим коллегой, хорошим знакомым. Этот знакомый помогает ей стать лучше, поощряя ее выражать свой гнев и делать все то, что она не может делать. А я время от времени навещаю ее там. Я ей, конечно, указал на то, что такая фантазия является следствием очень хорошей недели и, кажется, слишком хорошая неделя для нее опасна, поскольку приносит с собой угрозу того, что она перестанет видеть меня.
Последним приступом самокритики у Джинни были ее стенания по поводу того, что она «несерьезная», что она ко всему, что делает, относится несерьезно, что она стремится быть слишком «легкомысленной», даже в отношении лечения. Я оказался в трудном положении, стараясь понять, что она имеет в виду, так как я считаю ее вполне серьезной. Ее легкомысленность и чувство юмора являются существенной частью ее очарования, и мне следует ненавидеть ее за попытку лишиться их хирургическим путем.
IV. МИМОЛЕТНАЯ ЗИМА
Я не видел Джинни уже три месяца. Я был настолько занят, что даже не могу сказать, думал ли я о ней и скучал ли, но, как только она вошла в мой кабинет, я сразу понял, что некая сущность Джинни сохраняется и во мне.
Не успел я сесть и провести с ней всего пять минут, как психологически перенесся в старую знакомую местность — туда, где так долго не был. Джинни рассказала мне обо всем, чем занималась. Три месяца у нее была постоянная работа, по сорок часов в неделю, пока ее не уволили по не зависящим от нее обстоятельствам. Она продолжает жить с Карлом, и дела у них идут хорошо. Она уже не пребывает в тени угрозы его ухода. Иногда они поговаривают о поездке в Южную Америку, подразумевая, что поедут вместе, хотя она не уверена, хочется ли ей уезжать из Штатов. Она завела новых друзей, и в разговорах они заменили ей меня, но в мое отсутствие она вела также много воображаемых разговоров и со мной. После такого явно «хорошего отчета» она закончила изложение своей версии и начала рассматривать «неприятную» сторону своего существования. Она считает, что не живет подлинной жизнью, а просто существует без особых усилий, самодовольная и счастливая. Я предложил ей пересмотреть свое определение жизни — может, у нее нет реальной жизни только в самые мучительные ее моменты. Она спросила, серьезно ли я это говорю и следует ли это считать тем, что психиатр называет прогрессом. Я ответил ей, что она поражена болезнью гиперсознания, и она согласилась, что всегда слишком внимательно следит за собой. Она слишком часто бывает зрителем и слишком редко — членом труппы.
Ее отношения с Карлом несомненно улучшились. И все же Джинни твердо убеждена, что она так и не наладила с ним связь. Она не может быть очень «серьезной» и, хотя ей хочется от отношений чего-то иного, она не может толком объяснить, чего. Когда я поднажал, она сказала, что хочет, чтобы Карл посмотрел ей прямо в лицо и называл по имени. Они проводят все свое время вместе, и днем и ночью. У них одна работа, они преподают в учебном центре для взрослых и, как я понимаю, они достаточно заняты и работают весь день вместе без особой напряженности. Вот ночь — другое дело, секс остается мучительной проблемой. Джинни считает, что ей надо быть более честной с Карлом по поводу собственной сексуальной неадекватности. Ей кажется, что следует рассказывать ему обо всем, но я полагаю, хотя и не говорю ей этого, что есть личные темы, на которые не стоит говорить ни с кем. Ей хочется провести терапевтический сеанс с участием Карла, во время которого она бы рассказала ему о своих самых сокровенных страхах, чтобы он не смог от них просто так отмахнуться. Я предложил ей, и не просто в качестве шутки, привести его на следующее занятие. Она запаниковала и стала уверять, что Карл не верит в психиатрию.
В какой- то момент она сказала, что осталась такой же Джинни, какой была в начале терапии. Я спросил, действительно ли она в это верит. Когда она повторила, что считает, что внутри она осталась той же, я не мог удержаться и не перечислить изменения, которые в ней отметил. Верно, признает она, ее отношения с Карлом изменились — пятьдесят процентов работы по дому теперь выполняет он, она больше не платит за бензин — но тут же лишает себя этих достижений, сказав, что если бы не я, то ничего этого не произошло бы. Я пытаюсь заставить ее осознать свою игру, в которой она отказывается от всех своих достижений и приписывает их мне. К концу занятия она довольно сильно разозлилась на меня и заявила, что я веду себя ну точно, как ее родители, когда они говорят ей, что все будет нормально.
Она также выразила свою озабоченность моим намерением опубликовать ее отчеты, что вынудило меня спросить ее, помнит ли она о нашем соглашении. Она помнила только то, что я обещал ей не публиковать их без ее разрешения, и добавила, что, так как Карл знает, кто я, их ни в коем случае нельзя публиковать под моим именем. И это условие действует даже после ее смерти. В шутку она сказала, что хочет также оформить права и на кинофильмы. Должен сказать, что пока она говорила, я почувствовал разочарование. Но она абсолютно права, хотя, возможно, со временем изменит свое мнение и посмотрит на эти отчеты иными глазами, или же мы оба опубликуем их анонимно. Но, скорей всего, мы просто забудем о них — думаю, они не того качества, чтобы заслуживать публикации.
