занятия. Она все это отрицала и, смеясь, предположила, что у меня хорошее воображение и мне действительно можно «писать роман». Потом она опять очень подавленным тоном продолжила рассказывать о том, что ей действительно плохо. Интересно, часть того, о чем она рассказывала, выглядел довольно обнадеживающе: она может получить работу, которую действительно хотела, — преподавать английский язык иностранцам в школе для взрослых. Шансы очень высоки, но точно она будет знать через пару дней. Так как в том, что она рассказала, явных причин ее депрессии не просматривалось, я был уверен, что отмена мною занятия на прошлой неделе имела большое значение, и решил упорно развить эту тему сегодня.
Когда она рассказывала о своих взаимоотношениях с Карлом, как натянуто она себя чувствовала, как она не могла сказать ему о своем дурном самочувствии, я начал подумывать о параллелях между Карлом и мною. Как только у Джинни появляется мысль, что поступила плохо с Карлом, она начинает бояться, что он ее бросит. Так же она ведет себя и по отношению ко мне. Поэтому я попытался помочь ей сказать мне что- нибудь из того, что она не может высказать Карлу или мне.
Я продолжал настойчиво отрабатывать тему ее впечатления от того, что я пропустил занятие на прошлой неделе. Я все время повторял ей, что фактически она не выражает своих истинных чувств. Ей это немного надоело, но я настаивал, и она рассказала, что почувствовала лишь небольшое разочарование. Я сказал ей взять это небольшое разочарование, рассмотреть его в увеличительное стекло и сказать мне, на что оно похоже. Тогда она призналась — ей стало обидно, что позвонила моя секретарша, разве я не мог позвонить ей сам? И добавила, что некоторые из ее друзей, которые были у нее в гостях, когда позвонила моя секретарша, стали над ней посмеиваться из-за того, что она посещает психиатра. Они говорили, что именно психиатр виноват в ее плохом самочувствии, и если она перестанет посещать меня, ей станет лучше. Но главным образом, сказала она, ей было просто очень скучно, так как из-за отмены сессии ей нечего было делать целую неделю.
Мы стали все глубже и глубже погружаться в ее переживания, и я предложил ей задать мне вопрос, если она хочет этого. Раз уж всю прошлую неделю она столько фантазировала, почему бы ей сейчас не проверить свои фантазии? Тогда она спросила меня, что я делал на прошлой неделе, и я рассказал ей. Затем она спросила, было ли мне интересно, чем в это время занималась она. Я сказал, что да, и это было действительно так. Я снова предложил ей задать вопрос, но она оказалась в «блокаде» и не могла продолжить. Я сказал ей, что считаю ее депрессию результатом реакции на то, что я ее не принял, что, скорей всего, все это долгая история, которая началась очень давно. И я полагал, что в действительности она пытается мне сказать: «Вот смотрите, что вы сделали со мной» и что она впала в депрессию, чтобы наказать меня. С этим она была вполне согласна. Мне стало интересно, не проделывает ли она то же самое с Карлом. Затем я попытался изумить ее и сменить круг вопросов, сказав: «Ваша миссия завершена. Я чувствую себя виноватым и очень сожалею, что не занимался с вами на прошлой неделе. Так что ваша депрессия сработала. Дальше можете не продолжать. Давайте перейдем к следующему эпизоду». В ответ она рассмеялась. Незадолго до этого она действительно смогла сказать: «Разве вы не можете дать мне что-нибудь, разве вы не можете зажечь меня, чтобы я выбралась из этого?» — для Джинни это довольно необычное заявление.
Я сказал, что чувствовал бы себя гораздо ближе к ней, если бы она могла прийти на занятие и закатить мне скандал по поводу моих неправильных действий, а не просто просиживала здесь свою задницу, как будто она в морге. Вот это была бы попытка отомстить мне за то, что я задел ее. Я сказал ей, что уверен — то же самое относится и к Карлу. И что, если она считает себя обманутой или не вполне удовлетворенной отношениями, она намеренно делает так, чтобы закончить их, не раскрыв перед Карлом часть своих чувств. Не рассказывая о своей боли, она еще больше отдаляет себя от Карла, так же, как и от меня.
Вы иногда слишком заумны и наводите меня на довольно искусственные аналогии. Например, когда вы спросили меня, что я думаю об отмене занятия. А так как я с вами тогда не увиделась, разве не поэтому я подумала, что увидела вас в кино? Похоже на психиатрический бурлеск, как будто мы вместе пишем сценарий. Если б я полагала, что вы думаете подобным образом, то знала бы, что мы оба несем бессмыслицу.
Мне не нравилась ухмылка на моем лице, когда я отвечала на ваши вопросы. Вот когда я копаюсь в самой себе, то такая суровая, без всякого выражения. Но как только вы предпринимаете попытки меня мобилизовать, показываете мне пример и даете шанс ответить, я тут же начинаю фривольничать.
Мне понравился прием с рассмотрением под увеличительным стеклом конкретного случая с целью выявления всех эмоций. Это как просматривать жизнь в замедленном движении. Вот это мне нравится. Только я считаю, случай был мелковат. Фактически сторон или эмоций было две. Я рассказала вам ту, которую, полагаю, вы во мне и искали — то есть, когда вы позвонили, меня охватило разочарование и я немного рассердилась. Другая сторона моей сквалыжной медальки заключалась в том, что я обрадовалась — одной поездкой меньше. Сэкономлю два доллара, больше времени на другие дела и никакого автобуса дальнего следования.
Единственным разом, когда я что-то испытала во время занятия, был момент, когда я вас задела, сказав — мне все равно, увижусь я с вами или нет. Потом я почувствовала себя виноватой, и мне стало печально. Я ощутила себя выведенной из своего «я», бесцеремонного и безэмоционального.
Я была полна надежд и ощущала себя в начале нового периода, когда вы предложили опробовать свои вопросы и потребности на вас, прежде чем я рискну сделать это на Карле. «Опробуйте это на мне», — сказали вы. И это было похоже на большое приключение.
Но я всегда только небрежно просматриваю. Тем не менее в конце занятия я ожила. Независимо от того, как я себя чувствую, я могу достаточно оживиться только от одного внимания. Мне нравится ваша теория, что для того, чтобы с кем-то рассчитаться, я становлюсь безразличной, еще более подавленной и заставляю других чувствовать себя виноватыми, и ваш вывод — поскольку я это проделала, теперь мне можно перейти к чему-нибудь новенькому. Когда вы дали мне статью о Хемингуэе, которую я у вас просила, это оказалось особым призом.
Я, однако, отказываюсь воспринимать серьезно отдельные ритмы и темпы занятия. Может, именно поэтому я не могу добиться успехов в написании отчетов, все обобщаю, улавливаю или пропускаю ощущения, допускаю их на несколько часов сразу после занятия, а потом опять их игнорирую или не вспоминаю о них в течение недели.
Сегодня позвонила Джинни и спросила, не мог бы я принять ее в 15.00, а не в 16.00. Дела складывались так, что для меня это было удобно, и я согласился. Раньше ей это было несвойственно — обычно она боится обратиться с просьбой. Она начала занятие, сказав, что последние два дня находится в страшном ступоре, но до этого неделя была чрезвычайно удачной. Она явно хотела рассказать мне о плохом периоде, но я не мог не поинтересоваться немного и хорошим периодом. Она сказала, что на прошлом занятии произошло что-то такое, что принесло ей огромное облегчение. Это было мое заявление «Миссия закончена» по поводу того, что с помощью своей депрессии она умеет заставить меня чувствовать себя виноватым, и мое откровенное предложение воспользоваться успехом такого маневра и употребить свои силы на что-то другое. Значение ситуации в том, что я сделал явными ее бессознательные поступки и таким образом лишил их силы, так как для того чтобы продолжать манипуляцию, она должна производиться на подсознательном уровне.
Проблема этой недели заключается в двухнедельном курсе, который она сейчас проходит, чтобы преподавать английский язык. Из-за своего нью-йоркского акцента она дважды неправильно произнесла слово «Куба». Пре подаватель указал ей на это, и теперь Джинни убеждена, что курс она провалит, и это будет катастрофой вселен ского масштаба. Я стал работать над проблемой, роясь в своем мешке с различными подходами и пасуя их ей один за другим. Некоторые подходы были довольно надежны ми, некоторые представляли собой старые, заезженные приемы, которых у меня было полным-полно. Я пытался
