— Лукреция, — шептал он, — это Чезаре, твой брат. Ты любишь его больше всех… больше всех. — Она смотрела на него своими широко открытыми голубыми глазами, а он командовал:

— Смейся, Лукреция! Вот так.

Женщины подходили к колыбели посмотреть — как ни странно, обычно Лукреция безоговорочно слушалась Чезаре. А когда Джованни пытался заставить ее улыбнуться, Чезаре из-за спины брата строил страшные рожи, и Лукреция начинала плакать вместо того, чтобы улыбаться.

— Этот Чезаре просто демон, — судачили между собой служанки, опасаясь произнести эти слова при мальчике, хотя тому исполнилось всего пять лет.

Однажды, шесть месяцев спустя после рождения дочери, Ваноцца возилась с цветами в саду. У нее были садовники, но она сама любила заниматься этим. Ее растения были прекрасны, и она с воодушевлением ухаживала за ними, потому что ее сад и ее дом были ей почти так же дороги, как семья. Да и кто бы не гордился таким домом, фасад которого выходил на площадь, а комнаты были светлыми, ничуть не похожими на мрачные помещения в других домах Рима. У нее даже имелась своя собственная цистерна с водой, что было большой редкостью.

Служанка — не та, которая восхищала Родриго, она давно покинула дом Ваноцци — пришла сказать ей, что приехал Родриго, и с ним еще один господин. Но не успела девушка сообщить это, как кардинал сам появился в саду. С ним никого не было.

— Мой господин, — воскликнула Ваноцца, — ты застал меня в таком виде…

Улыбка Родриго обезоруживала.

— Ты выглядишь просто очаровательно на фоне растений, — сказал он.

— Не хочешь пройти в дом? Я слышала, ты привел гостя. Служанкам следовало встретить тебя внимательнее.

— Но я сам захотел поговорить с тобой наедине… Здесь, в саду, пока ты занимаешься цветами.

Она испугалась. Она понимала, что он хочет сообщить ей что-то важное, а даже вышколенные слуги имели привычку слушать то, что вовсе не предназначено их ушам. Ледяной страх охватил ее: а вдруг он пришел сказать, что их связи настал конец. Она всегда точно помнила, что ей тридцать восемь лет. Она следила за собой, но в любом случае женщине в тридцать восемь бесполезно соперничать с молоденькой девочкой; и едва ли найдется девушка, способная устоять перед чарами кардинала.

— Мой господин, — едва проговорила она. — у тебя есть новости?

Кардинал поднял свое спокойное лицо к небу и улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой.

— Моя дорогая Ваноцца, — сказал он, — как ты знаешь, я отношусь к тебе с величайшим уважением. — Ваноцца от ужаса перестала дышать. Его слова прозвучали так, будто он собирался расстаться с ней. — Ты живешь в этом доме с тремя нашими детьми. Это маленький счастливый дом, но кое-чего здесь не хватает: у детей нет отца.

Ваноцце хотелось припасть к его ногам и молить Родриго не лишать их своего благотворного присутствия. Они просто не смогут жить без него. Это все равно что жить без солнца. Но она знала, как не любит он неприятные сцены, и поэтому спокойно сказала:

— У моих детей лучший в мире отец. Я бы предпочла, чтобы они не появились на свет, чем имели бы другого.

— Ты говоришь восхитительные вещи… восхитительно, — ответил Родриго. — Это мои дети, и я всей душой люблю их. Я никогда не забуду, какую великую услугу ты мне оказала, подарив мне их, любимая моя.

— Мой господин…

Глаза ее наполнились слезами, но Родриго смотрел в небо, явно решив не видеть их.

— Нехорошо, что ты живешь в этом доме — красивая и еще молодая женщина — со своими детьми, и только дядя этих детей навещает вас.

— Мой господин, если я чем-то прогневала тебя, молю скорее сказать, в чем моя вина.

— Ты ни в чем не виновата, моя дорогая Ваноцца. Только для того, чтобы облегчить твою жизнь, я думал о твоем будущем. Я хочу, чтобы никто не смел показать на тебя пальцем и шепнуть: «Смотри, это Ваноцца Катани, женщина, у которой есть дети, но нет мужа». Вот почему я нашел для тебя мужа.

— Мужа! Но, господин мой… Родриго заставил ее замолчать властной улыбкой.

— У тебя совсем маленький ребенок, Ваноцца. Твоей дочери только шесть месяцев. Вот почему тебе нужен муж.

Это был конец. Она знала это. Он никогда бы не стал навязывать мужа, если бы она не надоела ему.

Он прочитал ее мысли. Не правда, что он устал от нее; он навсегда сохранит к ней привязанность и будет время от времени навещать ее, но главным образом для того, чтобы повидать детей. Будут другие женщины, с которыми он захочет проводить свой досуг. Но кардинал и в самом деле считал: лучше, когда ее будут знать как замужнюю женщину, чтобы никто не мог сказать, что мать этих детей куртизанка.

Он быстро проговорил:

— В обязанности твоего мужа будет входить проживание в твоем доме и появление с тобой на людях. На этом они закончатся, Ваноцца. Неужели ты думаешь, что я мог иметь в виду что-то еще? Я ведь ревнивый любовник, Ваноцца. Или ты до сих пор этого не знала?

— Я знаю, что ты ревнивый любовник, мой господин.

Он положил руку на ее плечо.

— Не бойся, Ваноцца, Мы с тобой слишком долго были вместе, чтобы теперь расстаться. Только ради наших детей я решился на такой план. Тебе в мужья я выбрал спокойного человека. Он хороший, респектабельный мужчина, он будет т a-ким мужем, какому я могу тебя со спокойной душой доверить.

Она взяла его руку и поцеловала ее.

— И ваше высокопреосвященство будет время от времени навещать нас?

— Как всегда, моя дорогая. А сейчас пойди познакомься с Джордже ди Кроче. Ты поймешь, что он мягкий человек; тебе будет с ним легко, уверяю тебя.

Она пошла следом за ним в дом, размышляя, что же получил этот человек в обмен на согласие стать ее мужем. Нетрудно было догадаться. Едва ли кто-либо в Риме отказался бы жениться на женщине, которую предложил ему влиятельный кардинал.

Ваноцца чувствовала тревогу. Но не смела возражать, что ее обменяют, словно рабыню. Она, конечно, оставит Джордже в своем доме.

Он ждал в комнате, окна которой выходили на площадь. Увидев кардинала, он поднялся. Родриго представил их друг другу.

Мужчина взял ее руку и поцеловал; она изучающе смотрела на него и заметила, как загорелись у него глаза, когда он увидел, как хороша она.

Заметил ли это кардинал? Если заметил, то не подал виду.