В отличие от подобных прожектеров российские государственные деятели в большинстве своем оценивали ситуацию гораздо более трезво, понимая, что большая война с европейскими державами, к которой может привести предсказуемая победа над Османской империей, потребует громадных жертв при минимальных шансах на успех. Тогдашний министр финансов М.Х. Рейтерн настойчиво предупреждал, что «война остановит правильное развитие гражданских и экономических начинаний… она причинит России неисправимое разорение и приведет ее в положение финансового и экономического расстройства, представляющее приготовленную почву для революционной и социалистической пропаганды, к которой наш век и без того уже слишком склонен». На самом деле, как верно заметил современный историк А.В. Мамонов, Рейтерн «предвидел» уже совершившееся. Положение в стране и без войны было далеко не безоблачным.
Поэтому когда в 1875—1876 годах Балканский полуостров охватили восстания и военные выступления славян против турок, Россия оказалась перед очень непростым выбором. Суть его четко выразил сам император в беседе с военным министром Дмитрием Милютиным: «Спрашиваю тебя, благоразумно ли было бы нам, открыто вмешавшись в дело, подвергнуть Россию всем бедственным последствиям европейской войны? Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но я ставлю выше всего интересы самой России».
Дипломатический кризис вокруг балканских событий разворачивался на протяжении почти двух лет. Это время ознаменовалось для Александра II и его министров сомнениями и колебаниями, возникновением и исчезновением надежд на мирное урегулирование, неожиданным для, казалось, всемогущей власти ощущением зависимости от общественного мнения, чей голос все громче раздавался даже в покоях Зимнего дворца и все настойчивее требовал войны. Разнообразные силы и обстоятельства буквально выдавливали из императора решение о начале военных действий. «Усталый, даже истощенный морально и физически, он не устоял на своей позиции и, не доведя до конца главного дела своего царствования, реформирования России, начал войну, которой и умом, и сердцем, своей чуткой интуицией так хотел избежать», – пишет известный исследователь той эпохи Л.Г. Захарова. Что было бы, сумей Александр II предотвратить войну? Надо сказать, что войны (даже сравнительно успешные) почти всегда ведут к внутренним кризисам. Конечно, кризис, разразившийся в конце 1870-х годов в России, был вызван достаточно глубокими причинами и, по-видимому, был неизбежен. Однако есть все основания полагать, что столь острым сделала его именно война, так или иначе отодвинувшая внутренние проблемы, сколь бы насущны они ни были, на задний план. В настроениях общества поначалу доминировала одна простая мысль: «Лишь бы победа, а остальное пока не важно». Но это похоже на выписывание векселя, который по окончании сражений (и независимо от их исхода) всегда предъявляется совершенно не готовой к этому власти. Впрочем, платить приходилось и по настоящим векселям. Война, стоившая Российской империи суммы, более чем вдвое превышавшей годовой бюджет, привела к резкому падению курса рубля, скачку инфляции и к тому же совпала с европейским экономическим кризисом. В итоге страна оказалась на грани финансового банкротства. Не менее тяжкими были последствия войны и для Александра II, от воли которого во многом зависела ситуация в стране. «Мы были поражены его изменившимся внешним обликом, когда он вернулся в Россию, – вспоминала фрейлина императрицы графиня Александра Толстая. – Поразительная худоба свидетельствовала о перенесенных испытаниях. У него так исхудали руки, что кольца сваливались с пальцев…» Однако дело было не только в физическом, но и в психологическом истощении. Император все больше тяготился грузом ответственности, лежавшим на его плечах, все менее твердыми и осмысленными были его государственные решения. Война надломила его. Не будь ее, кто знает, может быть, Россия наконец получила бы ту длительную мирную передышку, которой ей всегда так не хватало для решения внутренних проблем…
Но вернемся в 1876 год. В среде высшего военного командования были тогда и те, кто считал, что война (при условии выбора грамотной стратегии) может закончиться быстрой победой, которая приведет к желательному для России решению «восточного вопроса». В соответствии с планом, разработанным талантливым военачальником генералом Н.Н. Обручевым, русская армия должна была, стремительно переправившись через Дунай и не тратя времени на осаду крепостей и вытеснение врага с обширной территории Болгарии, по кратчайшему пути двинуться прямо к столице Османской империи и занять ее, не дожидаясь реакции европейских держав. «Нам во всяком случае не избегнуть столкновения с Англией, – писал Обручев, – и лучше встретить ее в Константинополе, чем биться с нею у наших берегов».
При всей своей дерзости план этот отнюдь не являлся неосуществимым. Осенью 1876 года, когда он был сформулирован, Турция еще не была готова противостоять русской армии. Но даже весной следующего года, когда война все-таки началась, при соблюдении этого плана, решительном и умелом руководстве армией молниеносная победа была достижима. И нужна она была России как воздух! В том, что Турция проиграет, в Европе мало кто сомневался. Важно было, как отмечает специалист по военной истории О.Р. Айрапетов, продемонстрировать, что Россия может победить без особого напряжения, а значит, способна встретить давление держав не истощенной, а с позиции силы.
Все пошло совсем не так… Назначенный главнокомандующим армией брат царя великий князь Николай Николаевич не отличался ни решительностью, ни организаторскими способностями и к тому же терпеть не мог Обручева; силы наступающих были распылены; о быстром переходе через Балканы и выходе основных сил на подступы к Константинополю не было и речи. Русская армия увязла в осаде Плевны. Три штурма этой крепости окончились провалом. Неумолимо приближалась зима. Над Россией нависла угроза затяжной войны.
Лишь в декабре, полностью израсходовав запасы, Плевна сдалась. Неизвестно, как долго продлилась бы война после этого, если бы не было принято волевое решение совершить переход через горные перевалы зимой в 20-градусный мороз. Просчеты командования, как часто бывало в нашей истории, с лихвой компенсировал феноменальный героизм русских солдат. 31 января в занятом отрядом М.Д. Скобелева местечке Сан-Стефано (в 12 километрах от Константинополя) было подписано перемирие. Но войти в турецкую столицу русские войска не решились: к тому времени Британия уже ввела в Мраморное море эскадру броненосцев и всячески демонстрировала свою решимость остановить победителей «силою оружия».
Истощенная неожиданно тяжелой войной, Россия не могла позволить себе игнорировать эту угрозу. «Наши военные силы, – признавал военный министр, – так расстроены войной, так разбросаны, что не предвидится никакого вероятия успеха» в борьбе с Англией и Австро-Венгрией (основными противниками усиления России на Балканах). На Берлинском конгрессе итоги войны были пересмотрены не в пользу России. Проливы и статус средиземноморской державы остались несбыточной мечтой, а так и не разрешенный «восточный вопрос» превратил Балканы в «пороховой погреб Европы», взорвавшийся в 1914 году.
Как могла бы сложиться история страны и всей Европы, если бы план Обручева был успешно реализован и военные действия закончились бы для русской армии в Константинополе и не через 9 месяцев после их начала, а уже осенью 1877-го? Что могло бы являться для России наиболее благоприятным исходом войны? Потеря Османской империей всех европейских владений? Пророссийские правительства во всех государствах полуострова?
Объявление русского протектората над Константинополем и проливами, словом, радикальное решение «восточного вопроса» в пользу России?
Трудно представить, что Европа, в которой у России тогда не было ни одного сколько-нибудь надежного союзника, смирилась бы с подобным развитием событий. Большие войны начинались и из-за куда менее значительных конфликтов; здесь же, на Балканах и в Мраморном море, сталкивались слишком серьезные интересы крупнейших держав, дабы одна из них могла надеяться на безраздельное доминирование. В свою очередь России после быстрой победы «малой кровью» сложно было бы уступать давлению потенциальных противников. Парадоксально, но возможно, что относительная неудача в боевых действиях 1878 года спасла бы страну от куда более страшной войны, в которой ее шансы на победу выглядели бы крайне сомнительными. Русские солдаты у знаменитого храма Святой Софии в отличие от своих предшественников, гордо шествовавших в 1815 году по Парижу, могли бы стать не столько триумфаторами, сколько грозными предвестниками новых бурь.
И все же – представим себе, что кризис для России завершился благоприятно, и отныне Балканы и
