Итак, этот воздушный шар, детски несуразный, со всеми неудобствами и недостатками, немощный и беспомощный, зависимость которого от ветра растет вместе с его величиной, как это бывает и у некоторых людей, – воздушный шар с хрупкой оболочкой и с утекающим газом, – этот самый воздушный шар, забракованный для других, вдруг оказался достаточно хорош лично для Вас. Вы решили подняться на нем для того, чтобы, собрав публику и заполнив ею все Марсово поле, получить достаточно денег для реализации Вашей идеи построить геликоптер – воздушный корабль с винтом.
…Прогресс встречает на своем пути много препятствий. Несмотря на это, он идет вперед, но очень медленно, почти ползком. Он должен считаться решительно со всем: с религией, которую он не должен оскорблять, и с разной температурой: в Сибири ему слишком холодно, а в Африке слишком жарко. Он должен считаться с караваном в пустыне, с жандармом, с караульным, с желтой лихорадкой, с чумой, с дипломатией и договорами.
Он должен бороться с рутиной, должен сдаваться и входить в переговоры. Он подвигается, прихрамывая, и все-таки способствует эволюции. После всякого благодеяния, оказанного им, он просит дать ему передышку, но не всегда просьба его бывает уважена. Одним словом, на каждом шагу остановки, поверка, запрет, уступки, потеря времени, борьба с ненавистью, проверочный экзамен перед лицом невежд, необходимость обратить в свою веру толпу людей с предвзятыми идеями, преграждающими путь…
Таков прогресс. С одной стороны он вынужден опираться на науку, официально признанную, с другой стороны – на философию. Благодаря этим двум костылям он, хромая, идет вперед.
Но вот явилось нечто новое. Что это такое? Это машина. Машина-освободительница – дорогу ей!.. Она ведь может летать, эта машина! Она уносит на себе человека, уничтожает все неровности пути, составляющие преграды на земле. Она заставляет людей глухо роптать. Предрассудки и суеверия угрожающе поднимают свои головы. Но для машины уже нет границ, ни гор, ни рек. Пиренеи пропадают как будто по волшебству. И удивленный мир взирает на новое чудо – на прогресс, царящий в небе.
Мы освободим человека!..»
Подобно достаточно смутным и неопределенным мечтам Гюго, для Жюля Верна, в первые годы его творчества – вернее, в годы выхода первых четырех романов из серии «Необыкновенные путешествия», мечта о грядущем освобождении человечества связывалась с образом ученого, изобретателя или инженера, человека-творца, подчиняющего человечеству природу. Такого строителя близкого будущего Жюль Верн и стремился изобразить в своих первых произведениях.
Бескорыстный открыватель тайн Черного материка доктор Фергюсон, капитан Гаттерас, посвятивший все свои помыслы, самую жизнь лишь одной мечте – достижению полюса, доктор Клаубонни, спутник Гаттераса, полный веры в науку и бесконечное могущество человека, профессор Лиденброк, без страха отправляющийся к центру Земли, чтобы проверить свои научные теории, Барбикен, Николь, Мастон, герои романа «От Земли до Луны», в прошлом участники войны за освобождение негров, с энтузиазмом превращающие смертоносную артиллерию в орудие науки, и, наконец, лишенный страха Мишель Ардан – вся эта галерея героев определила успех первых романов Жюля Верна.
В этих романах следует подчеркнуть их антивоенную направленность. В те годы шла безмолвная борьба между учеными, мечтавшими применить воздухоплавание как орудие науки: физики, метеорологии, географии, и милитаристами, с жестокой радостью предвидевшими превращение воздухоплавания еще в одно средство истребления людей. Жюль Верн, сделавший – и очень подчеркнуто – своих героев не завоевателями, но открывателями Африки, очень ясно для читателей того времени занял определенную позицию в этой борьбе. Антимилитаристская же направленность романа «От Земли до Луны» настолько ясна, что не нуждается в подробном комментировании.
Темой этих романов была человеческая мысль, рождающая фантастический мир второй природы – более романтический и разнообразный (так писателю, по крайней мере, казалось), чем дочеловеческая вселенная. Но человеческая мысль неразрывно связана с трудом. Этого в те годы не увидел (или не захотел увидеть) Жюль Верн. Поэтому в его творчестве этого периода отразилась только часть человеческого могущества: мысль, но не труд. Отсюда и одиночество его героев, рожденное одиночеством самого писателя.
Но время двигалось вперед и несло его на своем гребне. Во второй половине шестидесятых годов во Франции повеяло новым ветром. Сильный рост общественной оппозиции, развитие революционного движения создали опору для писателя-демократа и возможность смело высказывать свои заветные освободительные идеи.
Это не могло не отразиться на дальнейшем творчестве Жюля Верна, живо интересовавшегося общественной жизнью своей страны и внимательно следившего за освободительными движениями в других странах.
В эти годы окончательно прекращается то вынужденное одиночество, на которое он сам себя обрекал, стремясь убежать от ненавистной ему действительности в иные миры – неисследованную Африку, полярную пустыню, подземный и надзвездные миры. Теперь Жюль Верн уже не скромный служащий биржи, лишь на досуге занимающийся литературой. Теперь он – знаменитый писатель, один из властителей дум молодого поколения. Необыкновенно расширяется круг его знакомств, он впервые воочию сталкивается с той молодой борющейся Францией, в которую он верил, но ее не знал.
Даже внешнее выражение замкнутости писателя – маленькая квартирка в две комнаты на бульваре Бон Нувелль – меняется. За четыре года он четыре раза меняет адрес – Маджента, Монмартр, ля Круа-руж, рю де ля Севр, – пока, наконец, не оседает в тихом аристократическом пригороде Отейль, в небольшом уютном особняке, где Онорина смогла, наконец, устраивать пышные обеды для своих амьенских знакомых, о чем она всегда втайне мечтала, а сам хозяин – принимать своих новых друзей.
Паскаль Груссе, с темными мечтательными глазами и шелковистыми усами, в модных клетчатых панталонах, оливковом сюртуке, с пестрым галстуком, всегда завязанным пышным бантом, стал завсегдатаем в отейльском особняке. Он был очень молод – на двенадцать лет моложе Жюля Верна, но уже успел завоевать видное место в журналистике. Его пламенные статьи, всегда направленные против всякого рода тирании и защищавшие свободу, часто появлялись в радикальных газетах. Он был фанатически предан идеям Фурье, но утопический социализм, который казался в изложении Лессепса, Алеви и даже Надара далеким видением, в устах Груссе становился воинствующей доктриной сегодняшнего дня. Это был не мир будущего, приходящего неминуемо, как неминуемо наступает Новый год, или достигаемого добрым согласием всех, но крепость, которую необходимо завоевать.
Но Груссе, так пламенно говоривший о свободе и грядущем сверкающем мире, в глубине души не меньше любил романтику путешествий и дальних стран и не раз мечтал не только о славе политического деятеля, но и о жизни искателя приключений, полной тревог и опасностей (в те годы он никак не мог предвидеть, какие приключения ему придется пережить на островах Океании, островах, которые, он представлял себе населенными свирепыми людоедами, живущими на лоне пышной тропической природы, похожей на плохую олеографию). Многое сближало молодого журналиста с писателем, за исключением пристрастия Груссе ко всему таинственному и ужасному, которого никак не разделял Жюль Верн.
Элизе Реклю, с кроткими голубыми глазами ребенка и львиной гривой, падающей на воротник, тоже был частым посетителем особняка в Отейле. Выходец из народа, Реклю хорошо понимал душу простых людей разных стран. Он рассказывал о том, как изучал географию Европы на собственном опыте: он учился в Германии и во время каникул отправлялся на родину повидаться с родными пешком – не было денег на дорогу. Он шел пешком босой, держа на плече палку, к которой были привязаны башмаки, чтобы сохранить их в целости для парадных случаев. Его сопровождала верная собака Лизио, и ежедневный бюджет обоих был ограничен тремя су, которые обычно расходовались так: в придорожной харчевне Элизе заказывал суп и хлеб, и оба путника честно делили этот обед пополам: Лизио получала суп, а хозяин довольствовался хлебом, который он съедал, запивая чистой водой.
Реклю рассказывал о дикой и прекрасной природе Южной Америки, по которой он недавно путешествовал, о великих и грозных явлениях природы – смерчах, ураганах, опустошительных наводнениях, горных лавинах. Но с наибольшей страстью он говорил о людях, так называемых «дикарях», слывущих людоедами, которые радушно принимали одинокого путника, приходящего к ним без всякого оружия. Элизе Реклю был первым географом, который ввел в эту великую науку человека. Недаром свои поэтически написанные книги он озаглавил «Земля и люди» и «Человек и земля».
Но Элизе Реклю был не только ученым, путешественником и писателем. Он был также фанатиком
