— По понятиям краснокожего — да.

— Так что это за способ?

— Попросить нас отблагодарить тебя.

— Ага! И ни один честный человек не станет просить об этом!

— Конечно! Но мы обязаны тебе жизнью, и ты можешь заставить меня и моего отца выполнить твою просьбу.

— Как вы сделаете это?

— Соберем совет, скажем о твоей просьбе, и воины вынуждены будут выполнить ее в знак благодарности. Но в тот же час ты утратишь все то, чего с таким трудом добился. Стоит ли ради Рэттлера идти на такие жертвы?

— Конечно же, нет!

— Мой брат видит, я откровенен с ним. Я знаю, какие мысли и чувства терзают его сердце, но моим воинам этого не понять. Они презирают каждого, кто требует награду за доброе дело. Отныне Шеттерхэнд, который мог стать самым уважаемым и достойным воином апачей, подвергнется их презрению и должен будет покинуть нас.

Трудно было возразить Виннету. Сердце приказывало: настаивай на своем, а разум или, вернее, честолюбие говорило: откажись! Поняв, что творилось в моем сердце, благородный Виннету пошел мне навстречу:

— Подожди, брат мой, я поговорю с отцом, — и отошел.

— Сэр, не делайте глупостей! — убеждал меня Сэм. — Неужели вы не понимаете, что это заступничество может стоить вам жизни?

— С чего вы это взяли?

— А вот с того! Краснокожий действительно презирает каждого, кто требует от него награду за услугу, просьбу выполнит, но перестанет знаться с этим человеком. По правде, нам бы лучше всего сейчас уйти из лагеря апачей, но вокруг кайова, и не вам объяснять, что это для нас означает.

Инчу-Чуна и Виннету тем временем вели очень серьезный разговор. Закончив, вождь подошел к нам.

— Если бы Клеки-Петра не рассказал нам многое про вас, белых, я бы назвал тебя самым последним подлецом. Благодаря ему я тебя понимаю, но моим воинам объяснить это трудно, и они все равно станут тебя презирать.

— Дело не только во мне, но и в Клеки-Петре.

— Как это?

— Он исповедовал ту же веру, что и я, она призывает меня обратиться к тебе с этой просьбой. Поверь, останься жив Клеки-Петра, он никогда бы не позволил умереть его убийце в муках.

— Ты так думаешь?

— Я уверен.

Инчу-Чуна медленно покачал головой, сын и отец понимающе посмотрели друг другу в глаза. Инчу- Чуна снова повернулся ко мне:

— Этот убийца был и твоим врагом?

— Да.

— Тогда слушай мои слова! Мы поглядим, осталась ли в нем хоть капля порядочности. Если да, то я попытаюсь выполнить просьбу, не задевая твоей чести. Садитесь и смотрите, что сейчас произойдет. Как только подам знак, ты подойдешь к Рэттлеру и потребуешь у него извинения. Сделает так — умрет легкой смертью.

— Я могу сказать ему об этом?

— Да.

В сопровождении Виннету Инчу-Чуна возвратился к толпе воинов, а мы уселись там, где стояли.

— Вот не ожидал, что вождь согласится пойти вам навстречу. Вы, наверное, пользуетесь его особым расположением, — заметил Сэм.

— Причина не в этом.

— А в чем?

— Это все Клеки-Петра, он живет даже после смерти. Интересно, что теперь будет?

— Сейчас увидим. Смотрите!

С фургона сняли полог, спустили какой-то длинный, похожий на сундук предмет, к которому был привязан человек.

— Это гроб, его делают из обожженных бревен, обтягивают мокрыми шкурами, те высыхают, и таким образом гроб становится полностью герметичным, — объяснил Хокенс.

Там, где от главной долины отходило боковое ущелье, возвышалась скала, на которой из больших камней соорудили шестигранную постройку, с отверстием впереди; рядом валялись груды камней. Сюда принесли гроб с привязанным к нему человеком. Это был Рэттлер.

— Знаете, зачем туда принесли столько камней? — спросил Сэм.

— Догадываюсь.

— Ну и зачем?

— Чтобы построить склеп.

— Верно. Двойной склеп.

— И для Рэттлера?

— Да. Убийцу похоронят вместе с жертвой, и я считаю, так следует всегда поступать с убийцами.

— Ужасно! Быть живьем привязанным к гробу и знать, что это твое последнее пристанище!

— Вы что, действительно жалеете этого негодяя? Я понимаю вас, когда вы просите для него легкой смерти, но чтобы жалеть его — это выше моего понимания.

Гроб поставили таким образом, что Рэттлер оказался на ногах; затем и гроб, и пленника привязали к одной из стен. Индейцы — мужчины, женщины, дети — подступили ближе и замерли в ожидании. Виннету и Инчу-Чуна встали по обе стороны гроба. Старый вождь громко произнес:

— Воины апачей собрались здесь, чтобы свершить суд. Народ апачей понес великую и невосполнимую утрату, и виновник должен умереть.

Инчу-Чуна продолжал красочно, как это умеют индейцы, описывать жизнь и деяния Клеки-Петры, его смерть и поимку Рэттлера. Наконец объявил, что после пыток убийца будет погребен вместе с их учителем. С этими словами вождь взглянул на меня и подал долгожданный знак.

Мы поднялись и подошли к индейцам.

Стоявший вертикально гроб был шириной в человеческое тело, длиной поболее четырех локтей и напоминал обрубок толстого бревна, обтянутого кожей. Рэттлера, с кляпом во рту, крепко-накрепко, так что он не мог шевельнуть ни головой, ни пальцем, привязали спиной к кожаной поверхности. По его виду нельзя было сказать, чтобы его морили голодом или мучили жаждой. Я подошел ближе. Вытащив у Рэттлера изо рта кляп, Инчу-Чуна обратился ко мне:

— Мой белый брат хотел поговорить с убийцей, пусть будет так!

Рэттлер, увидев меня на свободе, должен был понять, что индейцы — мои друзья, и я ждал от него просьбы замолвить о нем слово. Но, как только вытащили кляп, он в ярости прохрипел:

— Что тебе от меня нужно?! Убирайся! Чихал я на вас!

— Мистер Рэттлер, вы слышали, что вас приговорили к смерти, — спокойно начал я. — Приговор окончательный, и вы умрете. Но я полагаю, что вам…

— Убирайся, собака, убирайся! — И он плюнул в меня.

— Вы умрете, — продолжал я как ни в чем не бывало, — но как — зависит от вас. Апачи собираются вас пытать. Это будет очень страшно, и я хочу избавить вас от мучений. Инчу-Чуна, по моей просьбе, готов смягчить наказание, если вы выполните одно условие.

Я замолчал, ожидая от него вопроса, но в ответ услышал такие страшные проклятия, которые я не в силах повторить. Тем не менее я попытался вставить слово:

— Инчу-Чуна хочет, чтобы вы попросили у меня прощения…

— Прощения? У тебя просить прощения? — заорал Рэттлер. — Да я скорее откушу себе язык и выдержу все пытки, какие только ни придумают эти краснокожие мерзавцы!