Что из себя представляли эти группы и кто они?

'Следователи-колольщики'… бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний» и умели грамотно, красочно составлять протоколы.

К такой категории людей относились: Николаев, Агас, Ушаков, Листенгурт, Евгеньев, Жупахин, Минаев, Давыдов, Альтман, Гейман, Литвин, Леплевский, Карелин, Керзон, Ямницкий и другие.

Так как количество сознающихся арестованных при таких методах допроса изо дня в день возрастаю и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые 'следователи-колольщики' стали, каждый при себе, создавать группы просто 'колольщиков'.

Группа «колольщиков» состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефортово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до момента, когда подследственный давал согласие на дачу показания.

Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьезных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился.

Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следователь вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После нескольких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на «корректировку» начальнику соответствующего отдела, а от него еще не подписанным — на «просмотр» быв. народному комиссару Ежову и в редких случаях — ко мне. Ежов просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В большинстве случаев арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявляли, что они на следствии этого не говорили и отказывались от подписи.

Тогда следователи напоминали арестованному о «колольщиках», и подследственный подписывал протокол. «Корректировку» и «редактирование» протоколов, в большинстве случаев, Ежов производил, не видя в глаза подследственных, а если видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов.

При таких методах следствия подсказывались фамилии.

По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные.

Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и Ежов? — Знали.

Как реагировали? Честно — никак, а Ежов даже это поощрял…»

Само собой, Фриновский старается спихнуть с себя как можно больше на Ежова — система, мол, зародилась сама собой, нарком ее «даже» поощрял, а остальные не запрещали. Человек со стороны, может, и поверит, что санкция ЦК на применение пыток была, а вот систему никто не организовывал, сама появилась, как мыши в доме, да… Поверил ли ему старый чекист Берия — вопрос риторический.

Но систему Фриновский в целом обрисовывает четко. И тут сразу возникают два интересных вопроса. Первый — откуда следователи берут фамилии, которые подсказывают на допросах, и что это за люди?

Тут есть два ответа — и думаю, что оба верные. Во-первых, в любых «органах» всегда существуют агентурные разработки. Вот только беда — на суд их не вынесешь, поскольку привести в суд агента или даже назвать его имя — значит его раскрыть. А эти дела проходили не через «тройки», а через суды. И тогда органы шли на то, чтобы легендироватъ показания. То есть, зная от агентов, что некий гражданин Иванов является членом организации, нескольких других членов той же организации заставляли его назвать.

Ну и во-вторых, так подставляли людей, которых надо было почему-то убрать. Причины тут могли быть самые разные: личные счеты, служебное рвение, или та истина, что имеет фантастический характер. Вот эти, уж точно, были не виноваты — по крайней мере в том, в чем их обвиняли…

Второй вопрос: на что доблестные чекисты вообще рассчитывали? Ведь долго так развлекаться нельзя, подобные вещи быстро выйдут наружу, и тогда никому мало не покажется… А советское правительство никогда не страдало излишней сентиментальностью. В 1930 году за «перегибы» сажали, не церемонясь, и ясно было, что теперь, соответственно с посуровевшим временем, будут уже не сажать, а стрелять, это и к бабке не ходи…

Команда, может статься, просто резвилась, благо позволено — а на что рассчитывали вожаки?

Ну и, само собой, на местах было то же самое, с поправкой на нравы — хотя куда уж тут поправлять…

В одном лишь все том же Западно-Сибирском крае, выполняя указания товарища Миронова, «раскрыли» 11 «контрреволюционных организаций». Самая могучая из них была «Белогвардейско- монархистская организация РОВС», насчитывавшая более 20 тысяч (!) членов. Остальные уже мельче, в пределах нескольких тысяч или нескольких сотен. В целом в Западной Сибири оказалось около 35 тысяч «подпольщиков». (Миронов в августе был назначен послом в Монголию, но и там не унялся: в насчитывавшей менее миллиона человек стране раскрыл суперзаговор, по делу которого было арестовано более 10 тысяч человек — из них почти 8 тысяч лам, — и собирался арестовать еще 7 тысяч человек, из которых 6 тысяч были ламами. Судить монгольских «заговорщиков», естественно, тоже должны были «тройки» [Биннер Р., Юнге М. Как террор стал «большим». М., 2003. С. 40.].)

Надо ли говорить о методах? Писать об этом снова? Зачем? О «зверствах НКВД» уже создана целая литература, отсылаю читателя к ней, если кому охота…

Когда власти стали понимать, что в стране происходит что-то не то? То есть, конечно, с самого начала они знали, что имеет место быть некоторое количество фальсифицированных дел, по поводу чего Сталин сказал: «Лес рубят — щепки летят». По-видимому, где-то начиная с зимы 1937–1938 годов, после инспекционной поездки члена Политбюро Андреева по стране, стали догадываться, что размеры всей этой «липы» куда больше, чем можно было предполагать. А вот когда начали понимать!

…Первые чекистские головы полетели еще весной 1938 года. Тогда же, в ряду прочих, замелькали и обвинения в создании дутых дел. А зимой 1939 года начали арестовывать работников НКВД уже конкретно за то, что они наворотили. 31 января — 13 чекистов-железнодорожников за необоснованные аресты; 3 февраля — начальник райотдела НКВД Сахарчук за преступные методы ведения следствия; 5 февраля — группа работников Особого отдела Балтфлота… [Мухин Ю. Убийство Сталина и Берии. М., 2002. С. 114.] В том же январе был арестован и неуемный Миронов — в 1940 году его расстреляли. Головы прокуроров тоже полетели еще в мае 1938-го — после упоминавшегося совещания, на котором Вышинский так честил омского прокурора.

В «органах» началась глобальная «зачистка». За 1939 год были уволены 7372 человека (22,9 % от общей численности). 66,5 % из них — за должностные преступления, контрреволюционную деятельность и по компрометирующим материалам. Руководящих кадров чистка коснулась сильнее: из 6174 человек было убрано 3830 (62 %). Увольнениями дело не ограничивалось, сменивший Ежова Берия сажал и стрелял со всей непреклонностью старого чекиста, еще в 20-е годы возненавидевшего этих отморозков.

Но мы забыли о «массовых операциях». По ним ведь тоже велась проверка. В Политбюро шли донесения от Берии, письма от Вышинского. Вроде следующего (приводится с небольшими сокращениями):

Из письма Вышинского Сталину. 1 февраля 1939 г.

«…Расследованием, произведенным помощником Главного военного прокурора т. Китаевым и группой работников НКВД СССР, установлено:

1) Бывший начальник Белозерского оперсектора УНКВД лейтенант госбезопасности Власов… встал на путь подлогов и фабрикации фиктивных дел. В этих целях, Власов и работники оперсектора, сержант госбезопасности Воробьев, старший лейтенант чекист запаса Емин, сотрудник Левашов и прикомандированный к оперсектору начальник пограничной школы в Ленинграде капитан Антипов прибыли в исправительно-трудовую колонию № 14 [Среди массовых операций была и операция по