видов неверифицируемости имеет своим следствием бессмысленность?

(4) Выражение «верифицировать» неопределенно: оно может означать «доказать истинность» или «проверить истинность». Должны ли мы утверждать, что высказывание имеет значение, если существует процедура, которая при ее успешном выполнении доказала бы его истинность, или же требуется только, чтобы существовал некоторый способ проверки его истинности? Кроме того, тождественны ли применяемые методы и в том и в другом случае значению высказывания, или они просто показывают, что высказывание имеет значение?

(5) Принцип верифицируемости предполагает существование окончательных верификаторов. Если значение высказывания заключено в том, что его верифицирует, то его «верификаторы» не могут быть высказываниями или же они должны быть высказываниями, чье значение каким-то образом заключено в них самих. Что же они собой представляют?'168

Верификационный критерий понимался членами Кружка как эмпирический критерий значения, причем эмпирический исходный пункт понимался обычно довольно узко: он был связан с так называемыми «предложениями наблюдения» (Beobachtungssatze). При этом понятие «предложения наблюдения» не было – по крайней мере в первый период Венского кружка – никогда точно и, главное, однозначно определенным, так что речь шла о неточном понятии. Это означает, что границы между множеством предложений, которые можно считать «предложениями наблюдения», и предложениями, которые так нельзя охарактеризовать, являются неопределенными. Так, следует различать простого наблюдателя с нормальными органами чувств, наблюдателя с дефектами этих органов чувств (например, слепых, глухонемых, дальтоников и т. д.) и, наконец, наблюдателя, у которого способность наблюдения, точность различения и т. д. расширена или удлинена измерительным или экспериментальным устройством, и т.д.

М. Шлик различал также (вызвав критику К.И.Льюиса) «эмпирическую возможность» верификации и «логическую возможность» верификации. Согласно его пониманию, «эмпирически возможным» является все то, что не находится в противоречии с законами природы169. Это означает, что эта концепция эмпирии релятивизована по отношению к данному или достигнутому уровню знания, зафиксированному прежде всего в законах, открываемых естествознанием. Здесь можно возразить, что эта концепция эмпирии и «эмпирически возможного», которая имплицитно вводит определенный априорный критерий, исключает возможность новой эмпирии, не соответствующей данному уровню теоретического знания, то есть исключает возможность «эмерджентных фактов». Однако именно эти обстоятельства в истории научного познания часто играли важную роль и оказывали сильное влияние на развитие теоретического мышления. Шлик хотел связать понятие значения не столько с понятием верифицируемости (в смысле эмпирически возможной верификации), сколько с логической возможностью верификации. Его точка зрения, характерная для понимания критерия значения периода Венского кружка, гласит: «Верифицируемость, являющаяся достаточным и необходимым условием значения, есть возможность логического порядка; она обусловлена конструкцией предложений в соответствии с правилами, в которых определены ее термины»170.

На первый взгляд предложенное Шликом различие между поиском истины и поиском значения выглядит неубедительно. Однако найти значение – значит сформулировать истинное высказывание, в котором прояснено его правильное значение. В ответ Шлик указывает, что прояснение значения не может иметь форму высказывания. Безусловно, если нас кто-либо спросит о значении слова «троглодит», мы ответим, что «'троглодит' означает „пещерный житель“». Однако этот ответ не может быть окончательным, поскольку он оставляет открытым еще один вопрос: «Да, но что означает „пещерный житель“?» Поэтому, утверждает Шлик, для прояснения «полного значения» выражений, которое исключало бы все дальнейшие расспросы, мы должны выйти за пределы слов и непосредственно, жестами, указать на признаки, обозначаемые нашими выражениями.

Отметим, что хотя принцип верифицируемости выдвинут как метод установления значения высказывания, в описании Шлика он становится методом определения слова. Шлику остается показать, как значение слова связано со значением высказывания. Он предлагает следующее формальное определение высказывания: это ряд звуков или других символов («предложение») вместе с относящимися к ним логическими правилами, т. е. вместе с предписаниями относительно употребления предложения. Эти правила, заканчивающиеся «деиктическими» определениями, и образуют «значение» высказывания.

Здесь возможны минимум два контраргумента.

Как можно верифицировать высказывание, определяемое таким образом? Ни символ, ни правило не могут обладать истинностным значением; не поможет нам в этом случае и попытка соединить символы и правила в конъюнкцию.

Как может конъюнкция символов и правил «означать» сами правила?

Возможно, вследствие этих затруднений Шлик предложил считать имеющими значение не высказывания, а только одни предложения, то есть считать, что правила образуют не значение символов- плюс-правила, а значение только символов.

Если бы свойство «иметь значение» было свойством эмпирическим, то, конечно, нельзя было бы воспрепятствовать тому, чтобы метаязыковой предикат «иметь значение» не считали бы неточным. Иначе говоря, нельзя исключить такую ситуацию, когда часть носителей языка решает, что данное предложение объектного языка имеет значение, а другая часть решает наоборот. Это, однако, явно подрывает прежнюю амбицию сторонников верификационного критерия, считающих этот критерий средством, которое в состоянии вполне однозначно различать взаимно дополняющие друг друга множества предложений, которые имеют значение и которые не имеют значения.

С интуитивной точки зрения это свойство, конечно, не является эмпирическим. Это исключает возможность использовать критерий значения по отношению к себе самому (при этом, разумеется, речь может идти о критерии значения «высшего уровня», который, конечно, принципиально формулируется так же, как критерий значения «низшего уровня»).

Первоначальная версия верификационного критерия значения была, следовательно, мотивирована стремлением четко разграничить синтаксически правильные предложения, которые имеют значение, от таких предложений, которым значение приписать нельзя. При этом под верификацией понималась полная верификация. Требование логической возможности полной верификации было связано с проблематическим радикализмом, отстаиваемым главным образом Шликом. В дискуссии о так называемых протокольных предложениях, в ходе которой он сам отрицал роль этих предложений как отправного пункта познания, Шлик указывал на то, что основой нашего эмпирического знания являются так называемые констатации, как он называл предложения о «теперешнем восприятии». Такие предложения, как полагал М. Шлик, являются также однозначно определенно разрешимыми, как и предложения аналитического характера. На этой основе и было выдвинуто требование полной верификации, которое можно было бы сформулировать следующим образом:

Предложение ? имеет значение тогда и только тогда, когда оно не является аналитическим предложением или противоречием, и если логически следует из непротиворечивого конечного класса предложений Ф, причем элементами этого класса предложений являются предложения наблюдения171.

Против этой версии критерия значения, основанной на требовании возможности полной верификации, высказали ряд существенных возражений К.Г.Гемпель, А.Пап, В.Штегмюллер. Новую реформированную интерпретацию верификационного критерия значения попытался дать А.Д.Айер (см. § 6.3.). Другую такую попытку совершил Карнап («Проверяемость и значение», 1937). В этой работе принцип верифицируемости трактуется не как бессмыслица, а как рекомендация по построению языка науки. В качестве рекомендации он адресован эмпиристам, естественно предпочитающим строить язык науки таким образом, чтобы в нем были невыразимы метафизические высказывания. Согласно Карнапу, эмпиристы должны избегать таких утверждений, как «все знание является эмпирическим», которые якобы сообщают что-то о мире. Они должны разъяснять, что подобные утверждения формулируют лишь определенные ограничения на употребление языка – ограничения, отсутствующие в «естественных» языках вроде немецкого. Поэтому их цель состоит в создании «идеального языка», позволяющего выразить все, что желательно эмпиристу, т. е. любыe научные и логико-математические высказывания, но исключающего метафизические утверждения