другу, скорее один служит дополнением к другому.

В одном из писем Витгенштейн так поясняет Расселу различие факта и состояния дел: «Sachverhalt есть то, что соответствует Elementarsatz, если оно является истинным. Tatsache есть то, что соответствует логическому произведению элементарных предложений, когда это произведение истинно» (ПР, С.156). В своем Введении к ЛФТ Рассел придерживается именно этого разъяснения (С.15).

Характеристика предмета столь же неопределенна, как и характеристика имени. Вопрос о том, что представляет собой предмет с точки зрения опыта, выходит за рамки исследования. Здесь лучше привести высказывание самого Витгенштейна, который на вопрос Н.Малкольма о природе Gegenstand ответил, «что в то время считал себя логиком, а поскольку он был логиком, то в его задачи не входило решать, является ли та или иная вещь простой или сложной, поскольку все это был чисто эмпирический материал» (Малкольм Н. Людвиг Витгенштейн: Воспоминания // Людвиг Витгенштейн: Человек и мыслитель.– М.: Прогресс, 1993. С.85). Это замечание необходимо соотнести с поставленным ранее вопросом о том, является ли Gegenstand самостоятельным предметом. Приведенное замечание Витгенштейна выводит этот вопрос за рамки онтологии ЛФТ. В этом отношении взгляды Энском, Копи, Селларса, отождествляющих Gegenstand с расселовскими самостоятельными индивидами, ничуть не более обоснованны, чем точка зрения Стениуса или Каннисто, включающих в совокупность Gegenstand универсалии в смысле Рассела. Все подобные вопросы решаются Витгенштейном не с точки зрения типов значения знаков, принимаемых в качестве неопределяемых, а с точки зрения различия внутренних и внешних свойств, выраженных символическими особенностями знаков (см. ниже).

Выделяя онтологический принцип контекстности, мы, mutatis mutandis, следуем П.Хаккеру, который по этому поводу пишет: “Имя имеет форму, предопределенную комбинаторными правилами логического синтаксиса, и только как обладатель данной синтаксической формы, может обозначать тот тип предмета, который оно обозначает. ... Нет такой вещи, как предмет, который не является элементом факта, поэтому также не существует значимых имен, которые не являлись бы элементами осмысленных выражений” (Hacker P.M.S. Semantic Holism: Frege and Wittgenstein, Р.231-232). Правда, онтологический принцип выводится нами из синтаксиса, а не наоборот.

Здесь сама собой напрашивается аналогия с Аристотелем. Вхождение предмета в состояние дел есть не что иное, как его осуществленность, его бытие. На аналогию с Аристотелем указывается в статье: Wolniewicz B. A Parallelism between Wittgensteinian and Aristotelian Ontologies // Boston Studies in the Philosophy of Science.– Dordrecht,1969, IV. Автор статьи проводит параллель между понятием Gegenstand у Витгенштейна и понятием материи у Аристотеля. Соответственно, возможность вхождения предмета в состояние дел рассматривается как аналог аристотелевского понятия формы. С этой точкой зрения вряд ли можно согласиться, поскольку плюрализм предметов в витгенштейнианской онтологии соответствует не материи, которая едина, а плюрализму целостных вещей, состоящих, согласно Аристотелю, как из материи, так и из формы. Возможность вхождения предмета в состояние дел в этом отношении скорее соотносима с тем, что обеспечивает возможность синтеза материи и формы.

В письме к Огдену Витгенштейн поясняет: «Я знаю его [предмет], но я не знаю ничего о нем» (Letters to C.K.Ogden, P.59). То есть речь идет не о том, что известны какие-то внешние свойства предмета, которые могут быть описаны только в предложениях, но известны его внутренние черты, позволяющие рассматривать предмет как предмет.

В Дневниках Витгенштейн, характеризуя функцию имен, следующим образом указывает на их связь с предметами: «Имена необходимы для утверждения, что эта вещь обладает тем-то свойством и т.д. Они связывают форму предложения с вполне определенными предметами. И если общее описание мира подобно его шаблону, то имена прибивают шаблон к миру так, что последний полностью покрыт им» (С.72 (10)). Имена как элемент формы отображения связаны с субстанцией мира.

Ср.: «Реальный мир занимает только одну ‘точку’ в логическом пространстве возможных миров» (Stenius E. Wittgenstein’s Tractatus, P.43).

Здесь уместно воспользоваться метафорой и сравнить онтологию ЛФТ с образами, возникающими в окуляре калейдоскопа. Каждый поворот калейдоскопа создает один из возможных миров, состоящий из тех же самых элементов, но в разных соотношениях. Добавим, что выделенная позиция одного из поворотов, соответствующая реальному миру, могла бы иметь место только в том случае, если бы можно было выйти за пределы калейдоскопа, сравнив то, что может быть, с тем, что есть. И эта возможность зависит от постоянства сконфигурированных элементов.

В письме к Огдену Витгенштейн уточняет: «Нет ничего третьего, что связывает звенья, но звенья сами по себе образуют связь друг с другом» (Letters to C.K.Ogden. P.23).

На потенциальную возможность такой редукции Витгенштейн указывал представителям Венского кружка: «Если мы опишем положение дел полностью, то внешнее отношение исчезнет» (Вайсман Ф. Людвиг Витгенштейн и Венский кружок // Аналитическая философия: становление и развитие.– М.: ДИК, 1998. – С.50).

Заметим, что в выражении формальных понятий другой стороной синтаксического принципа контекстности ввиду общности логической формы у образа и изображаемого является онтологический принцип контекстности. Символическая функция элементов предложения показывает внутренние свойства изображаемого. Например, подобно тому, как символические особенности имени обнаруживаются в контексте предложения, так и внутренние свойства предмета, на который указывает имя, обнаруживаются в контексте соответствующего предложению положения дел.

В экземпляре ЛФТ, принадлежащего Ф.П.Рамсею, Витгенштейн, поясняя этот афоризм, записал: «Предложение “Существует n вещей таких, что...” в качестве своего значения преполагает то, что мы пытаемся утверждать, говоря “Существует n вещей”» (Lewy C. A Note of the Text of the Tractatus // Mind, 1961, vol.61). На существование предметов указывает вхождение определенного символа (предметной переменной) в предложение под знаком, выражающим общность, что не требует эксплицитного, т.е. в особом предложении, выражения их существования. Само по себе использование переменных показывает возможность существования их значений.

Здесь просматривается интересная аналогия с Расселом, особенно если учесть предыдущее примечание. По сути дела, подпадение чего-то под формальное понятие предмета заменяет функцию знания по знакомству в ее расселовском понимании. Правда, у Витгенштейна эта функция лишена теоретико- познавательного значения. Бессмысленность приписывания существования тому, что подпадает под формальное понятие предмета, и его простота выводятся из свойств синтаксической структуры, а не постулируется на основании эпистемологических предпосылок. То есть бессмысленность выражения “Сократ существует” связана не с тем, что значение имени ‘Сократ’ дано нам в непосредственном знакомстве, но с тем, что оно подпадает под формальное понятие предмета, с которым не могут комбинироваться выражения общности.

Ср.: «То, что правила грамматики не являются эмпирическими пропозициями, ясно из того факта, что не имеет смысла спрашивать об их истинности или ложности» (Maslow A. A Study in Wittgenstein’s Tractatus.– University of California Press, Berkeley and Los Angeles, 1961.– P.24). К этому утверждению добавим, что правила грамматики не являются не только эмпирическими предложениями, они вообще не