— Секс не является вознаграждением для меня, крошка. Это физиологическая потребность, которая приходит в зависимости от времени и желания, словно чувство голода. Нет ли других предложений, получше?

Лоис погасила сигарету в пепельнице, взглянула на меня и взяла свою дамскую сумочку. Улыбнувшись, она поднялась и сказала:

— Дай мне время подумать.

Я подождал, пока она почти скроется за дверью.

— Лоис...

Она остановилась и обернулась.

— Да?

— Ты зачем приходила?

— Ты уже просматривал вещи своего друга?

— Так, кое-что.

— Он не перевозил бананы?

— Откуда мне знать?

Лоис улыбнулась:

— Если прояснишь это, дай мне знать. Я остановилась в отеле «Джексон».

— Отлично. Сейчас принесу бутылочку.

— Не стоит тратить время.

— Ладно, — произнес я, когда она уже закрыла за собой дверь.

Бананы. Значит, бананы. Именно о них и говорилось в письме Такка... «Не подавись бананом». Все же Такк был каким-то загадочным.

Я впряг Чарли Трауба, двух его помощников, трех девушек из офиса, и остаток дня мы провели, внимательно изучая все бумаги в папках. Ни в одном из документов не упоминалось о бананах.

Поднявшись наверх, в диспетчерскую вышку, я подождал, пока двое диспетчеров закончат посадку самолета с туристами, и спросил о бананах. Тогда один достал из своего портфеля банан и предложил его мне. Это и все, что мне удалось узнать. Я выругался и отправился в мотель, чтобы поужинать, но, как только вошел в темную комнату, я нашел то, что искал.

Первый мощный удар сбил меня с ног, я упал на колени. Следом я получил второй удар, в челюсть, после которого, теряя сознание от сильной боли, окончательно рухнул, с облегчением подумав, что все уже в прошлом.

Очнувшись, я увидел, что в комнате находились трое: два смуглых, небольшого роста человека в рабочих комбинезонах серого цвета и один высокий, с язвительным выражением лица, удобно расположившийся на стуле, положив ногу на ногу. Он смотрел на меня, и это доставляло ему удовольствие.

Я лежал на полу у его ног. Мои руки и ноги были связаны, рот заклеен куском пластыря так, что, когда я стонал от боли, мне казалось, что стон исходит через нос. Глаза сильно болели, а головная боль словно сконцентрировалась в зрачках. Каждый удар пульса, звук которого напоминал порыв ветра, проносящегося мимо моих ушей, приносил неимоверное страдание.

Но через некоторое время я мог видеть и слышать, наверное оттого, что боль уменьшилась или я свыкся с ней.

Я услышал шум и завывание настоящего ветра и шелест пальмовых листьев, доносящиеся с улицы. «Ингрид» подступает медленно и тихо, подумал я.

— Уже лучше, мистер Фэллон? — Глаза высокого мужчины сузились, а тонкие, будто нарисованные, усики задергались при улыбке.

Все, что я мог, — только смотреть на него.

— Не утруждайте себя разговорами. Прежде чем вы полностью осознаете, в каком затруднительном положении оказались, я хочу, чтобы вы выслушали и поняли. После этого вы можете говорить. Позвольте напомнить вам... Любая попытка привлечь внимание — и вы пожалеете об этом.

Говоривший обратился к человеку, стоявшему рядом с ним:

— Хуан...

Хорошо натренированным движением коротышка выхватил нож и стремительно раскрыл лезвие.

— Это может быть очень больно, мистер Фэллон.

Он мог бы и не объяснять. Я видел, как это делается. Я медленно обвел взглядом комнату. Да, они хорошо здесь поработали, сломав почти все.

Тот, что сидел на стуле, снова улыбнулся, сунул руку в карман и вынул конверт. Когда он достал письмо, я заметил, что это была записка, которую Такк оставил мне.

— Я могу снять вам пластырь, мистер Фэллон. Мне хочется, чтобы вы кое-что объяснили, и, если это удовлетворит нас, мы просто уйдем и оставим вас здесь. Откровенно говоря, мертвецы могут вызывать беспокойство. Иногда убийство является необходимостью. Иногда — нет, но последнее доставляет больше волнений, чем оно того стоит. Однако, если вы желаете, вы можете сделать его необходимостью. Уверяю вас, я убивал многих людей, я приказывал убрать их, и, так как вы не представляете для меня никакой ценности, я уверен, что вы сами выберете себе путь, который захотите. Просто ради удобства. Вы понимаете?

Я кивнул. Мне приходилось сталкиваться с подобными типами. Он имел в виду то, что говорил.

— Снимите пластырь.

Тот, что был с ножом, наклонился, поискал конец и, словно собираясь счистить кожуру с апельсина, взял пластырь и резким движением снял его.

Я почувствовал, как разорвалась кожа на губах, но тут же допустил ошибку, едва не стоившую мне жизни: я попытался ударить его головой в нос.

Он усмехнулся, поняв мое намерение, и был готов вонзить нож мне в живот.

— Теперь вы можете контролировать свои действия?

Я снова кивнул.

— Я знаю правила, — произнес я.

— Хорошо. — Высокий взял записку и, держа так, чтобы я мог ее видеть, спросил:

— Тщательно скрывали записку своего покойного друга, так?

— Нет.

— Тогда почему вы спрятали ее именно там?

— Найти ее не составило большого труда. Я только посчитал ее достаточно личной, вот и все.

— Возможно. Когда я прочел ее, у меня появилась одна мысль. Вы не смогли понять, о чем она, и хранили как память?

— А что?

— Ах да. Теперь мы знаем, что у Такера Стэйси почти не было контактов с вами, что вы не знали и не интересовались его, скажем так, путешествиями. Однако в качестве его наследника вы, как можно без труда догадаться, хотите превратить в капитал все, что у него было, и ревностно относитесь к тому, чтобы ничто не ускользнуло из ваших рук. Разумно?

— Да, но не совсем, — возразил я. — К чему весь этот бред?

— Кто такие Вердо и Кристи, мистер Фэллон?

— Жаль, что я не знаю.

— Да? Но ведь вы знаете.

— Извини, приятель, но это единственный вопрос, ответ на который ты не сможешь получить от меня.

— Такеру Стэйси казалось, вы знаете их.

— Он ошибался. — Я сказал это таким тоном, что собеседник нахмурил брови.

— Да, это не исключено, но существуют различные способы проверки памяти человека, и, как правило, они дают положительные результаты.

— Тогда загипнотизируй меня.

Очень медленно он вложил сигарету обратно в портсигар.

— Ты не в том положении, чтобы шутить.