Шевельнешься — выколю тебе правый глаз вот этим,

— он сунул Марку под нос большой палец, словно голосовал на шоссе. — Понятно?

Марк кивнул. Он глубоко вдохнул, задержал дыхание и напружинил все мускулы.

Стрейкер перекинул веревку через балку.

— Ложись.

Марк лег.

Стрейкер крепко стянул веревкой скрещенные за спиной руки мальчика. Потом сделал петлю, накинул Марку на шею и завязал скользящим узлом.

— Ты, молодой человек, привязан к той самой балке, на которой повесился друг и спонсор моего Хозяина в этой стране. Ты польщен?

Марк что-то промычал, и Стрейкер рассмеялся. Он пропустил веревку между ногами мальчика, зверским рывком затянул, и Марк застонал. Стрейкер хохотнул с добродушием монстра.

— Что, больно любимым местам? Ну, это ненадолго. Тебе предстоит жизнь аскета, мальчик мой… долгая-долгая жизнь.

Он обмотал веревкой напружиненные бедра Марка, сделал тугой узел, еще раз обмотал колени, а потом — щиколотки. Теперь Марку позарез требовалось подышать, но он упрямо стоял на своем.

— Дрожишь, молодой человек, — насмешливо сказал Стрейкер. — Ты весь превратился в сплошные твердые узелки. Белое тело… но оно станет еще белее! И все же не стоит так бояться. Хозяин способен на доброту. Что далеко ходить — его очень любят здесь, в твоем родном городе. Просто легкий укольчик, как докторской иголкой — и станет приятно. А позже тебя отпустят, ты пойдешь навестить маму с папой, да? Они уснут, и ты навестишь их.

Он поднялся и добродушно взглянул на Марка.

— А теперь я ненадолго попрощаюсь с тобой, молодой человек. Твою очаровательную спутницу устроят удобно. Когда мы увидимся снова, я понравлюсь тебе больше.

Стрейкер вышел, захлопнув за собой дверь. В замке лязгнул ключ. Шаги Стрейкера спустились по лестнице. Тогда Марк сделал глубокий протяжный выдох и расслабил мышцы.

Державшие его веревки ослабли — самую малость.

Марк лежал неподвижно, сосредотачиваясь. Мысли проносились в голове с прежней неестественной, веселящей скоростью. Из своего положения мальчик видел железную раму кровати на другом краю неровного, вспученного пола, а за ней — стену. Обои в этой ее части отклеились, слезли и лежали под спинкой кровати, как сброшенная змеиная кожа. Марк сосредоточился на небольшом участке стены и тщательно изучил его, выкинув все прочее из головы. В книжке про Гудини говорилось, что все дело в концентрации. Нельзя поддаваться ни страху, ни малейшей панике. Тело должно быть расслаблено полностью, а до того, как хоть пальцем шевельнешь, освобождение должно произойти в уме. Каждый конкретный шаг должен существовать в сознании.

Шли минуты. Мальчик смотрел на стену.

Стена была белой и шишковатой, как старый экран в кинотеатре. В конце концов тело Марка расслабилось до предела, и он увидел себя спроецированным на нее: маленький мальчик в синей футболке и джинсах лежал на боку с заведенными за спину руками, запястья прижимались к пояснице над ягодицами. Шею обвивала петля аркана — при любой серьезной попытке освободиться скользящий узел будет затягиваться, пока не перекроет доступ воздуха настолько, что мозг погрузится в черноту.

Марк смотрел на стену.

Фигурка, которую он там видел, осторожно зашевелилась, хотя сам Марк лежал совершенно неподвижно. Он напряженно следил за всеми движениями своего двойника. Мальчик достиг того уровня концентрации, какой требуется индийским факирам и йогам, способным целыми днями созерцать свои пальцы ног или кончик носа, достиг состояния, в каком некоторые медиумы, отключившись от происходящего, передвигают столы по воздуху или испускают изо рта, носа и кончиков пальцев длинные усики эманации. Марк был близок к тому, чтобы воспарить. Он не думал ни про Стрейкера, ни про убывающий дневной свет, он больше не видел ни бугристого пола, ни рамы кровати, ни даже стены. Перед глазами стояла лишь идеально воспроизведенная фигурка мальчика, исполнявшая еле заметный танец тщательно управляемых мускулов.

Марк смотрел на стену.

Наконец, его запястья начали описывать полукружья навстречу друг другу. В дальней точке каждой дуги основания больших пальцев соприкасались. Все остальные мышцы в нижней части предплечий сохраняли неподвижность. Марк не торопился. Он смотрел на стену.

Из пор выступил пот, и запястья задвигались свободнее, описывая вместо полукружий по три четверти круга. Теперь в крайних точках соприкасались тыльные стороны кистей. Стягивающие их петли ослабли еще немного.

Мальчик остановился.

После секундной паузы он взялся выворачивать руки из петли, прижав большие пальцы к ладоням, а остальные собрав щепотью. Лицо было лишено всякого выражения, как у гипсового манекена из универмага.

Прошло пять минут. Теперь руки потели беспрепятственно. Крайняя сосредоточенность до некоторой степени позволила Марку управлять симпатической нервной системой (еще один прием йогов и факиров), и, сам того не зная, мальчик приобрел частичный контроль над непроизвольными функциями тела. Пота из пор вытекало больше, чем могли дать такие осторожные движения. Кисти рук стали скользкими. От падающих со лба капель светлая пыль на полу потемнела.

Марк, включив в работу бицепсы и спинные мышцы, задвигал руками как поршнями: вверх-вниз. Аркан чуть стянулся, зато мальчик почувствовал, что одна из стягивающих запястья петель сползла вниз, на правую ладонь. Теперь она держалась только на кончике большого пальца. Мальчика пронизало возбуждение, и он немедленно замер, поджидая, чтобы оно полностью ушло. Успокоившись, Марк снова взялся за дело. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Каждый раз он выигрывал восьмушку дюйма. И вдруг правая рука очутилась на свободе. Марк был потрясен.

Не меняя положения руки, Марк принялся ее сгибать. Когда он убедился, что размял ее, то подсунул пальцы под петлю, стягивавшую другую руку, и напряг. Левая кисть выскользнула на свободу.

Вытащив руки из-за спины, Марк оперся об пол, на секунду прикрыв глаза. Теперь весь фокус был в том, чтобы не думать о своем успехе и двигаться очень неторопливо.

Опираясь на левую руку, правой Марк ощупал выпуклости и впадинки узла, надежно удерживавшего петлю вокруг шеи. Сразу стало ясно: для того, чтобы освободиться, ему придется без малого удушить себя и вдобавок усилить давление на гениталии, и без того пульсировавшие ровной болью.

Сделав глубокий вдох, Марк принялся трудиться над узлом. Веревка затягивалась все туже, сдавливая шею и промежность, колючие волоски грубой пеньки вонзались в горло крошечными татуировочными иголками. Ему казалось, что узел не поддается бесконечно долго. От бешеного натиска крупных черных цветов, беззвучно взорвавшихся перед глазами, стало хуже видно. Торопиться Марк отказывался. Он мерно раскачивал узел и, наконец, почувствовал в нем новую слабину. На мгновение давление на промежность невыносимо возросло, а потом он судорожно дернулся, сбросил через голову петлю, и боль уменьшилась.

Марк сел, откинув голову назад, неровно дыша, баюкая пострадавшие гениталии в обеих ладонях. Острая боль сделалась ровной, пропитывающей насквозь, тошнотворной. Стоило ей немного отступить, как Марк посмотрел на закрытое ставнями окно. Пробивающийся сквозь сломанные доски свет полинял до светлой охры — солнце вот-вот должно было сесть. А дверь была на замке.

Перетянув высвобожденную петлю через балку, мальчик принялся за узлы, стягивавшие ноги. Они были такими крепкими, что приводили в бешенство, а сосредоточенность начинала отступать перед нарастающей реакцией.

Освободив бедра, колени и (после борьбы, показавшейся бесконечной) лодыжки, Марк неуверенно встал на ноги среди безобидных колец веревки и покачнулся. Потом начал растирать бедра.

Снизу донеслись шаги.

Раздувая ноздри, Марк в панике посмотрел наверх. Он доковылял до окна и попытался поднять раму. Она оказалась намертво заколочена. В середину деревянного подоконника, как стапеля, под углом входили