— Аспирин, — сказал Коди. — Принимали когда-нибудь?

— Сколько угодно.

— Мой отец называл его «лучшей сестрой приличного врача». А знаете, как он действует?

— Нет, — сказал Бен. Он лениво вертел в руках флакон с аспирином, разглядывая его. Он был недостаточно хорошо знаком с Коди, чтобы знать, сколько тот обычно показывает, а сколько держит про себя, но не сомневался, что мало кто из пациентов Джимми видел его таким, как сейчас: на мальчишеское, напоминающее Нормана Рокуэлла лицо набежала тень размышлений и самоанализа. Ему не хотелось нарушать настрой Коди.

— Вот и я тоже. И никто не знает. Но аспирин помогает и от головной боли, и от артрита с ревматизмом. Хотя и их природа нам неизвестна. Почему болит голова? Никаких нервных волокон в мозгу нет. Мы знаем, что по химическому строению аспирин очень близок к ЛСД, но почему одно вылечивает головную боль, а от второго эта голова заполняется цветами? Частично причина нашего непонимания состоит в том, что, строго говоря, мы не знаем, что есть мозг. Самые образованные в мире врачи стоят на невысоком островке посреди моря невежества. Мы бряцаем своими лекарскими палочками, режем цыплят и вычитываем в крови послания. Все это срабатывает на удивление долго. Белая магия. Bene gris gris. Услышь меня мои профессора из медшколы, они повырвали бы себе волосы. Некоторые уже попортили свои шевелюры, когда я сообщил им, что собираюсь практиковать терапевтом общего профиля в сельской местности Мэна. Один из них сказал мне, что Маркус Уэлби, определяя состояние пациента, всегда вскрывал при этом фурункулы на его заднице. Ланцетом. Но мне никогда не хотелось быть Маркусом Уэлби. — Коди улыбнулся. — Если б они узнали, что я собираюсь затребовать ордер на эксгумацию мальчика Гликов, то в судорогах катались бы по земле.

— А вы затребуете? — спросила искренне удивленная Сьюзан.

— Какой от этого может быть вред? Если парнишка мертвый — он мертвый. Если нет, мне будет с чем наступить на мозоль Ассоциации американских медиков на следующем съезде. Скажу медицинскому эксперту округа, что хочу поискать признаки инфекционного энцефалита. Другого разумного объяснения я придумать не могу.

— А может, дело действительно в нем? — с надеждой спросила девушка.

— Черта с два.

— Как скоро вы можете это сделать? — спросил Бен.

— Завтра, дружище. Если придется препираться, то во вторник или в среду.

— И как же он будет выглядеть? — спросил Бен. — В смысле…

— Да, я понял. Глики мальчика не бальзамировали, нет?

— Нет.

— Прошла неделя?

— Да.

— При вскрытии гроба должен произойти выброс газа с довольно противным запахом. Тело может оказаться в пятнах. Волосы, доходящие до воротника — они продолжают отрастать еще на удивление долго, — и ногти тоже довольно длинные. Почти наверняка провалившиеся внутрь глаза.

Сьюзан пыталась сохранять выражение ученого беспристрастия, но не слишком успешно. Бен порадовался, что не съел ленч.

— Коренное разложение начаться еще не должно, — продолжал Коди самым поучительным тоном, на какой был способен, — однако влаги может оказаться достаточно, чтобы простимулировать на открытых поверхностях щек и кистей рук рост мохообразного вещества под названием… — Он оборвал фразу. — Простите. Я говорю неприятные вещи.

— Бывают вещи похуже гниения, — заметил Бен, старательно сохраняя нейтральный тон. — Предположим, ни одного из этих признаков вы не найдете. Предположим, тело выглядит так же естественно, как в день похорон. Что тогда? Загонять ему в сердце осиновый кол?

— Вряд ли, — сказал Коди. — Во-первых, там обязательно будет присутствовать либо медэксперт, либо его помощник. Думаю, если я вытащу из сумки кол и молотком загоню его в труп ребенка, даже Брент Норберт не сочтет мои действия профессиональными.

— Что же вы будете делать? — с любопытством спросил Бен.

— Ну — да простит меня Мэтт Бэрк — я не думаю, что дойдет до чего-то подобного. если тело окажется в таком состоянии, его, несомненно, перевезут в мэнский медицинский центр для расширенного посмертного исследования. А уж если оно попадет туда, я провожусь со своими исследованиями дотемна… а потом пронаблюдаю все феномены, какие могут иметь место.

— И если он поднимется?..

— Я, как и вы, не могу себе этого представить.

— Чем дальше, тем легче мне это удается, — мрачно сказал Бен. — Можно мне будет присутствовать, когда это произойдет… если произойдет?

— Можно устроить.

— Хорошо, — сказал Бен. Он встал с постели и пошел к шкафу, в котором висела его одежда. — Я собираюсь…

Сьюзан хихикнула, и Бен обернулся.

— Что?

Коди усмехался.

— Больничные рубашки имеют обыкновение расходиться на спине, мистер Мирс.

— О черт, — сказал Бен и инстинктивно сунул руку за спину, стянуть полы рубашки. — Лучше зовите меня Беном.

— Вот на этой ноте, — сказал Коди, вставая, — мы со Сьюзан и удалимся. Когда приведете себя в порядок, встретимся внизу, в кафетерии. У нас с вами после обеда будут кое-какие дела.

— Да?

— Да. Надо рассказать Гликам сказочку про энцефалит. Если хотите, можете быть моим коллегой. Ничего не говорите, только с умным видом потирайте подбородок.

— Им это не понравится, ведь так?

— А вам бы понравилось?

— Нет, — ответил Бен. — Не понравилось бы.

— Чтобы получить ордер на эксгумацию, нужно их разрешение? — спросила Сьюзан.

— Технически нет. По-настоящему — наверное. Эксгумация трупов мне знакома только по второй части курса медицинского законодательства. Но, думаю, если Глики достаточно решительно настроятся против, они смогут вынудить нас к судебному разбирательству. На что мы потеряем от двух недель до месяца, и вряд ли моя история про энцефалит там пройдет. — Коди сделал паузу и посмотрел на Бена и Сьюзан. — Это подводит нас к тому, что тревожит меня сильнее всего, если оставить в стороне историю Мэтта Бэрка. Дэнни Глик — единственный имеющийся у нас труп. Все остальные как корова языком слизала.