– Скорее, не день, а вечер, – заметил Генка.

– Гена… – тихонько сказал Владик. Он сидел с опущенным лицом и сцарапывал с ноги светлую корочку подсохшей глины. – Знаешь что… Ты, может быть, думаешь, что я трус. Из-за плота… Ну, я правда боюсь. Я просто видеть не могу мокрые бревна. Скользкие… Знаешь, сразу кажется, что опять затылком грохнусь…

– Да брось ты, ничего я не думаю, – поспешно сказал Генка.

Но говорил он почти машинально. Ему стало не по себе, как при близкой опасности. Словно перехлестнулся в него Владькин страх. Ведь в самом деле: поскользнешься, ударишься – вдруг снова беда?

Он сказал сбивчиво и хмуро:

– А ты… не скачи зря-то… Ты на Ильку не гляди. Пусть он прыгает, если голова дырявая.

Илька презрительно промолчал.

Генка вдруг встревожился: опять что-то получилось не так.

Илька неожиданно спросил, будто о пустяке:

– Владик, а больно, когда операция?

«Вот балда!» – подумал Генка. Он увидел, как шевельнулось и напряженно застыло Владькино плечо.

– Что, Илька? – сказал Владик.

– Наверно, больнее, чем нога, когда ее дергают, – сердито вмешался Генка.

Владик поспешно спросил:

– Какая нога?

– Да зимой этот козел ногу подвернул. Сел и ревет. Хорошо, что твой отец мимо проходил. А то мы с Яшкой хотели «скорую помощь» звать.

Так было сказано о Яшке. Впервые за весь день. Мимоходом.

Но сразу они замолчали и, повернувшись, посмотрели на верхнюю кромку мыса. Илька и Генка. И Владик, который знал о Яшкиной гибели из Илькиного письма.

– Его где похоронили? – вполголоса спросил Владик.

– Похоронили? – удивился Илька.

– Его даже не нашли, – сказал Генка. – Его, наверно, сразу затянуло под лед. А потом такой разлив… Знаешь, какая вода была? Другого берега не видно, как на море.

«Как на море», – сказал он, и тогда Илька понял, что пора спросить Владика о главном. Он не хотел говорить об этом раньше, на ходу, среди суеты и шума. А сейчас, когда сидят они серьезные и немного печальные, Владик, наверно, расскажет…

– Владик, расскажи про море, – попросил Илька. И строго взглянул на Генку: не вздумай опять ехидничать.

Генка ногтями отщипывал от какой-то щепки волосяные лучинки.

– Я ведь почти не видел моря, – огорченно сказал Владик. – Так глупо все получилось. Меня раньше времени выписали. Из больницы до последнего дня не выпускали. А у папы всего один день свободный был.

– Целый же день, – обиженно возразил Илька.

– Целый… А с утра холод и туман. Такой туман… Как молоко. Говорят, такие туманы осенью бывают, а тут вдруг летом. И моря совсем не видать. Ну, как стена из ваты. Только слышно, как пароходы в порту трубят. Будто мамонты заблудились.

Илька горько вздохнул:

– Кораблей, значит, тоже не видел?

– Мы потом к причалу спустились, там «Адмирал Нахимов» стоял. Такая белая громадина. Вплотную, конечно, видно было. И воду видно. Темно-зеленая вода. Небо серое, а вода все равно темно-зеленая… Плещется так звонко, будто в железной бочке. И солеными огурцами пахнет. Смешно, верно?.. А «Нахимов» такой высоченный в тумане… А потом чайка пролетела…

Илька благодарно молчал. Все-таки зеленая вода и белый громадный корабль – это кусок настоящего моря. И чайка…

– На следующий день снова тепло было. И ясно, – сказал Владик. – Только нам уже на вокзал надо было. Я море только из автобуса увидел, издалека. Такое синее, в сто раз синее неба… Просто зареветь хотелось… Ну, мы, наверно, с папой в августе еще раз съездим. У него за прошлый год отпуск не использован.

– В августе? – переспросил Генка и бросил щепку.

– Да. А то обидно так…

До августа, конечно, далеко. И все-таки Генка огорчился. Август – время устойчивых ветров. Генкин любимый месяц. Не хотелось, чтобы, как в прошлом году, был он месяцем тревог и расставаний.

Да, но какие тревоги? И надолго ли расставание? Все равно. Генка не хотел никакого.

Но что он мог сказать? Не говорить же: не езди. Это Илька брякает все, что у него на уме.

Генка покосился на Ильку. Вернее, на то место, где Илька недавно сидел.