– Что ты знаешь? – обидчиво спросил Илька. Потому что все-таки плохо, когда каждый что-то знает, а ты один не понимаешь ничего.

– Знаю, – ухмыльнулся на бегу Яшка.

А с Генкой было вот что.

В день грозы, вернувшись от Владика, он вытащил из-за поленницы разбухший от сырости учебник. В комнате Генка сел к окну, разложил учебник на подоконнике и, давясь от непобедимого отвращения, открыл первую страницу.

Страница пожелтела и пахла плесенью. Старая чернильная клякса в нижнем углу расплылась и посветлела. Все остальное – буквы, рисунки, цифры – было в точности таким же, как и раньше, отвратительно знакомым, надоевшим до зелени в глазах.

Эту первую страницу Генка знал до последней запятой. Сколько раз он с нее начинал прорабатывать ненавистный «инглиш». И отступал.

Но сейчас отступать было нельзя. Это железное «нельзя» встало перед Генкой как прочная решетка. Хоть головой колотись, хоть зубами грызи. Хоть ложись на землю и волком вой.

Генка посмотрел на учебник, стиснул кулаки и заплакал.

Он плакал от ненависти. Он ненавидел эту мокрую, растрепанную книжку, которую хоть умри, а надо как-то понять и выучить за две недели. За две недели вместо девяти месяцев! Ненавидел себя за беспомощность, за страх перед этой книжкой. И вообще все на свете. Даже Владьку! Потому что все это из-за него…

Не шелохнув ни одну ветку, проскользнул в палисадник Яшка Воробей и, как из-под земли, выскочил перед окошком.

– Ох и грозища грохала! Ага, Гена?

Генка вздрогнул. В ту же секунду высохли глаза.

– Чего тебе?

В хитрых Яшкиных зрачках зашевелились крошечные искорки – он увидел учебник.

– У-у… – невинным голосом начал Яшка. – Английский учишь. А говорил…

– Что я говорил? – холодно спросил Генка.

– Сам не знаешь?

– Я все знаю, – сказал Генка. – Понятно?

Яшка присвистнул, напружинился и скакнул спиной на шаткий заборчик палисадника. Сел на нем, нахохлился и закачался, как настоящий воробей.

– Ты мне сломай загородку, – хмуро сказал Генка, – тогда узнаешь!

– Я легкий… А как по-английски будет «загородка»?

– Загородка по-английски будет «балбес», – ответил Генка.

– Сам ты… – вырвалось у Яшки.

И, перепуганный собственной дерзостью, он втянул голову и прыгнул назад, за палисадник. Потом осторожно глянул сквозь ветки. Генка сидел все так же, спокойный и грустный. Он не собирался мстить.

– Если я балбес, – сказал он, – то иди и спрашивай свою умную сестру. Она ученая. В школе училась да в институте уже целых три года.

– Четыре, – сказал Яшка.

– Ну, четыре… А еще сколько осталось?

Яшка за палисадником медленно выпрямился.

– Ско-лько… – задумчиво начал он и поднял к небу круглые коричневые глазки, будто решал трудную задачу. – Ну, сколько? Всего шесть курсов. Отнять четыре… Значит, два. Два, да?

– Ты допрыгаешься, Воробей, – сказал Генка. – Катись, не мешай.

Эх, Генка, Генка… Не умел он лукавить. Слишком быстро и неловко перевел он разговор на Яшкину сестру. А Воробей хитер и догадлив.

– В медицинском шесть лет учатся, – начал он будто между прочим. – Больше, чем во всех других. Да еще какой-то этот нужен… стаж. Когда человек работает. Галка два года санитаркой работала, а потом уж в институт. Без стажа трудно.

– Мало ли что трудно.

– Отличники еще могут, – объяснил Яшка. – А ты, что ли, отличник?

– При чем тут я? – зло бросил Генка.

– Ха-ха! – нахально сказал Яшка, потому что был далеко. – Думаешь, я дурак?

Генка смотрел на него пристально и сурово.

– Слушай, – тихо сказал он. – Ни в каком месте, никогда, никому не вздумай пикнуть об этом.

Яшка знал, когда можно шутить, а когда лучше не надо.