курить.

– Да, ладно уж, кури здесь, – заулыбалась женщина. Ей нравились мужчины, умеющие шутить при любых обстоятельствах.

Смирнов сел на диван, закурил. Мария Ивановна, продолжая улыбаться, поставила перед ним пепельницу в виде мраморного бюста Венеры. Смирнов уставился в обширное отверстие, предназначенное для тушения и складирования окурков. Оно, обделанное золотом, зияло в темени древнеримской богини. 'Ну и безвкусица, – подумал он. – Хотя в этом художественном решении, определенно, есть что-то жизнеутверждающее'. И, чувствуя удовлетворение, использовал богиню по назначению.

– Их, эти пепельницы, специально в Греции делают. Для приведения мужчин в мужское состояние, – сказала Мария Ивановна, поправляя неслучайно сползшее плечико платья.

Смирнов расслабился.

Мария Ивановна уселась подле него.

– А как ты влип? И куда? – спросила она, всем своим видом выражая удивление: как может чувствовать себя влипшим человек, находящийся в ее уютной квартире, да еще на расстоянии поцелуя от нее?

– Так получилось, что, либо я Шуриного начальника отправлю к дьяволу, либо он меня... Ты что ему вчера сказала?

– Ничего особенного, – не изменилась в лице женщина. – Он позвонил, попросил Женю. Я сказала, что ты в ванной.

– Ё-моё! – только и смог сказать Смирнов. – Вот это влип, так влип!

– А что тут такого?

– И голоском своим ангельским сказала?

– Нет, басом. Прокашливаясь и сморкаясь.

Смирнов посмотрел на нее взором Дзержинского и задумался. 'Если Мария Ивановна ответила Борису Михайловичу своим бархатным и мелодичным голосом, то почему Борис Михайлович не закатил мне истерику? И почему он подумал, что звонил ему я?

Нет, не правильно мыслю. Это из-за этого черного платья. Как оно ей идет! Сахарная тростиночка! Нарочно его одела. Чтобы много не разговаривал.

Значит так... Кто кому звонил? Борис Михайлович мне, как утверждает эта сахарная тростиночка или эта сахарная тростиночка ему? Если позвонили мне, и она, изменив свой голос, на мой глухой...

– Послушай, Жень, я понимаю, о чем ты думаешь-мучаешься, – придвинулась женщина к Смирнову. – Не надо об этом, а? Ты ведь пришел ко мне?

– Это ты позвонила? – устоял Смирнов.

– Ну, я, – не изменилась в лице женщина. – Ты просто не знаешь, с кем связался. Этот Шура точно затянул бы тебя в какую-нибудь крайне опасную ситуацию.

– И ты решила сделать это сама...

– Нет, просто я не думала, что твой Шурик так легко попадется... Я рассчитывала, что они друг друга поубивают...

– Ты страшная женщина...

– Так я же из-за тебя это сделала...

– Через месяц я женюсь на Юлии... Если, конечно, буду к этому времени жив.

– Нет... – покачала головой Марина Ивановна, – Через месяц ты женишься на мне, женишься и будешь счастлив...

– Выражаю соболезнования по поводу крушения ваших помыслов. К сожалению, я уже практически обручен...

– Нет, ты не женишься на ней...

– Убьешь ее, да? Как Шуру?

– Нет... Клянусь, нет. Я просто знаю, что ты женишься на мне, потому что ты хочешь жениться на мне.

Смирнов встал, направился к двери.

– Покурить хочешь? – спросила вслед Мария Ивановна.

– Нет, я ухожу, – обернулся в прихожей Смирнов. – Я боюсь таких, как ты.

Мария Ивановна подошла, примирительно улыбаясь.

– Ну, ладно, ладно, женись на своей Юлии. Мы ведь все равно будем с тобой встречаться? Ты ведь писал в одной своей книжке, что семьи твои разваливались, только потому, что ты не заводил любовниц...

Смирнов посмотрел в открытую дверь спальни и увидел на кровати последние две свои книжки – 'твердую' и 'покет'. И растаял.

– Поешь борща, я горячего налью, потом мы с тобой решим, что делать.

Борщ был отменным, рассказывая без утаек о событиях последних дней, он съел две тарелки. Мария Ивановна услышала и об изнасиловании Юли, и о том, что никакой он не киллер, и даже о том, на что ловили Бориса Михайловича.

– В общем, либо он меня, либо я его, – сказал Смирнов, отказываясь от очередной добавки.