— Вы поймите: нам земли не жалко. Мы народ добрый, берите хоть целый самосвал. Но просто по- человечески любопытно знать: зачем молодому интересному москвичу понадобились земля и вода с этой маленькой станции? А?

Голос его звучал прямо-таки задушевно, но глаза, смотревшие на понурившегося Алика, были холодны и понимающи. Алик предпочитал не смотреть в эти глаза. И вдруг он словно очнулся. Если его здесь задержали сразу, едва он сошел с поезда, если, еще не осмотрев содержимое рюкзака, они попросили показать мыльницу и флягу, значит, за ним следили с самого начала. Иначе все это необъяснимо.

Какой же смысл запираться? Ведь его чистосердечное признание должны будут учесть… И Алик выложил все. А потом те же двое, что встретили его на вокзале, пригласили сойти вниз. Быстрая езда на машине, аэродром, самолет незнакомых Алику очертаний, и в пять часов утра он был уже в Москве.

Около шести Алика ввели в небольшой кабинет, где за столом сидел пожилой человек с усталым лицом, явно невыспавшийся.

Алик совсем пал духом, и было отчего.

Специальный самолет. Двое сопровождающих. Тут ждут, не спят. И все это из-за него одного. Из-за того, что кому-то понадобились горсть земли и стакан воды. В какую же историю втравил его Кока? Алику только теперь стало по-настоящему страшно.

Допрос скорее был похож на беседу. Невыспавшийся человек не проявлял раздражения, в его голосе не чувствовалось неприязни. Были интерес и терпеливое внимание. Первые вопросы носили формальный характер, но когда дело дошло до истории с фальшивым бриллиантом, официальность исчезла, и Алику сразу стало легче. Его собственная персона как бы отодвинулась на второй план, а в фокусе оказался Кока.

Давно ли Алик его знает? Часто ли виделись? Где Кока живет? Какова у него семья? Когда он ждет Алика? И последний вопрос:

— Встречали вы у него кого-нибудь, знакомил ли он вас с кем-нибудь?

— Нет.

Алик не хотел врать ни в чем и ответил правду.

— Это очень важно. Вспомните хорошенько. Может быть, вы с кем-нибудь его видели?

Алик никогда ни с кем Коку не видел, но он стал перебирать в уме свои встречи с Кокой и вдруг вспомнил, что в тот несчастный вечер у него сидел гость. Алик был тогда в таком состоянии, что не мудрено и не запомнить постороннего.

— Да, простите, — сказал он. — В тот раз, когда Кока взял с меня расписку, он был дома не один.

— А с кем?

— Такой старый, седой. Лицо красное. В очках.

— Кто он, чем занимается, не знаете?

— Мне показалось, что он похож на антиквара. Может, на старого учителя…

Алика попросили побыть в другой комнате, где стоял большой диван. Он провел там несколько часов. Два раза ему приносили поесть, но он выпил лишь компот. А вечером произошла сцена, которая одновременно и ободрила его и потрясла, так как он неожиданно понял, что оказался в самом центре каких-то неведомых ему, но, безусловно, очень серьезных событий.

Когда Алика снова пригласили в кабинет, где его допрашивали, он увидел на столе свой рюкзак и чехол с ружьем. А тот, кто допрашивал, сказал:

— Сейчас вы отправитесь домой. Но прежде садитесь и выслушайте меня.

Алик повиновался. Он был оглушен.

— Я не буду читать вам мораль. — Пожилой человек, стоявший перед ним, секунду подумал, отвернулся к окну и продолжал ровным голосом, очень внятно выговаривая каждое слово, как будто диктовал текст машинистке: — Вы не юноша. Вы должны отдавать себе ясный отчет в каждом шаге, в каждом поступке. Вся ваша прошлая жизнь, исключая, разумеется, школу, — дрянь. Вы идете по пути предательства и дошли до крайней черты. Вы не переступили ее не по своей воле. Вас вовремя удержали. Это самое главное, что вы должны отныне знать и помнить. Вас следует привлечь к ответственности. Пока этого не будут делать, но не потому, что вы заслуживаете какого-то особого отношения или снисхождения. Вы их недостойны. Вам дается возможность коренным образом изменить образ жизни — используйте ее. Дальше все будет зависеть от вас.

Он снова повернулся лицом к Алику.

— Это были советы. То, что я скажу дальше… Но сначала один вопрос. Если вы прекратите всякие отношения с вашим Кокой, это его не удивит?

Спокойствие и серьезность этого человека делали все простым и ясным, снимали нервозность.

— Я собирался с ним порвать. По-моему, он об этом догадывается, — сказал Алик.

— Но вы еще останетесь должны?

— Отдам. — Алик опять опустил голову.

— Не забудьте взять расписку. Не захочет вернуть — погрозите, что пожалуетесь куда надо.

— Пожаловаться… — Алик не знал, как выразиться. — Он не поверит. Так отдаст, думаю.

— Ну слушайте, Ступин. — Пожилой человек сел напротив, облокотился о стол. — Сегодня же вечером — или завтра, как вам удобней — вы отнесете Коке мыльницу и флягу. Надо, чтобы он по вашему состоянию не догадался о происшедших с вами неприятностях. Это не значит, что вы должны изображать восторг и умиление. Будьте самим собой. И запомните крепко: не болтать. Ни с одним человеком, кто бы он вам ни был. И порвите с Кокой.

— Понятно.

— А теперь идите. Вас проводят…

Алик, очутившись на улице, отправился не к себе домой. Он поехал на Большую Полянку.

Кока был дома, очень обрадовался. Обратил внимание на усталый вид, посочувствовал, советовал теперь отдохнуть, предлагал посидеть, выпить чаю.

Алик держал себя с ним не более вежливо, чем тогда на Петровке, при последнем свидании. Чай пить он отказался, а, выложив из рюкзака мыльницу и флягу, сказал решительно и мрачно:

— Не рассчитывайте, что я поеду куда-нибудь еще раз. Завтра принесу деньги.

Кока развел руками.

— Ну что вы, Алик! Куда ехать, зачем ехать?

— Завтра я отдам деньги, а вы вернете мне расписку.

— Ну хорошо, хорошо, — согласился снисходительный Кока. — Только не надо приходить сюда, милый мой, меня завтра трудно застать. Приходите после пяти на почтамт.

На том и порешили. Алик ушел.

…На следующий день полковнику Маркову стало известно, что так называемого Коку посетил некий иностранец, по приметам похожий на того кокиного гостя, которого Алик принял за антиквара. При проверке выяснилось, что антиквар — атташе по вопросам культуры одного из посольств, аккредитованных в Москве.

Не составляло труда установить, что пробы воды и земли, доставленные Аликом, были переданы Антиквару — так эта личность теперь фигурировала в деле, — потому что после его визита мыльница и фляга исчезли из комнаты Коки.