Зароков встал, начал расхаживать взад-вперед.

— Дальше. На следующий день он даст телеграмму сюда, на главный почтамт, до востребования на имя Корнеева. Пусть напишет два слова: «Перевод получил» — если все в порядке. Если нет — «Жду перевода»… Теперь о нем самом. Он, конечно, сообразит, что ему трудно будет объяснить дома и на работе неожиданный отъезд. Скажите вот что. После Ленинграда он не вернется на седьмой километр, мы переведем его на нелегальное положение. Пусть приедет в город, пойдет на хлебозавод и найдет там Корнеева. Куда поведет его Бекас, после решим. В конце разговора объявите ему, что весной, если все будет хорошо, его переправят за кордон. Это вдохновит. А потом дадите ему триста рублей на разъезды. Кажется, все…

Но, подумав. Зароков уточнил еще одну деталь:

— Да, забыл… Когда он с ней встретится, пусть расскажет такую историю. Я сбил нечаянно пешехода. Не насмерть. Начали следствие. С меня взяли подписку о невыезде. Подробности придумать легко. — Зароков посмотрел на озабоченно хмурившего лоб Дембовича. — Ой, боюсь, Дембович, не донесете вы все это до Круга, перепутается у вас в голове.

— Нет, я все запомнил.

— Ну, тогда с богом!

Они вышли вместе, сели в машину, стоявшую в переулке. Прежде чем тронуться, Зароков разогрел мотор, покурил. Высадив Дембовича у автобусной остановки, он отправился в парк.

Было около девяти. В диспетчерской, по обычаю, толклись водители. Возле Марии, опершись о барьер, стоял дежурный балагур. Когда Зароков хлопнул его по спине, тот сказал:

— А, Зарокову привет!

— Ты свободен.

— Вот спасибо! Как дела?

— Какие дела? Я с шести за рулем, а накрутил на полтора целковых. Все ходят пешком… Я же сказал, ты свобеден. — Наклонившись к Марии, он подмигнул ей и сказал:

— У меня новость.

— Расскажешь?

— Сестра нашлась… Сама меня разыскала… Представляешь?

Мария приложила ладони к щекам.

— Да что ты говоришь?!

— Ей-богу… Живет в Ленинграде. Фамилия Воробьева. А я-то искал Зарокову.

— Как я рада за тебя…

— Хочу дня на три отпуск у начальства попросить.

— Ну как же, конечно, надо.

Зароков рассказал подробно, как все это произошло, какую он послал и получил телеграмму, как говорил с сестрой по телефону.

— Ладно, Мария, — он взглянул на часы. — Надо поработать.

— Завтра увидимся?

— Обязательно. Если я не уеду…

А в одиннадцать часов дня на площади перед филармонией произошел несчастный случай, по поводу которого работники ОРУДа составили протокол.

Вот как было дело.

К остановке на площади подошел автобус. Следом за автобусом ехало такси — голубая «Волга». В тот момент, когда такси обгоняло автобус, из-за него на проезжую часть выскочил молодой человек, он хотел перебежать на другую сторону, к скверу. Такси вильнуло, молодой человек заметался, и машина ударила его правым крылом в бедро. Очевидцы сообщили, что скорость такси была небольшая, во всяком случае, не превышала шестидесяти километров. Резко тормозить водитель не мог, так как был гололед, да к тому же площадь покрыта не асфальтом, а гладкой гранитной брусчаткой. Общая картина позволяла сделать заключение, что водитель такси не виноват. Между прочим, остановившись, он первым бросился к лежавшему на мостовой парню, хотел отвезти его в больницу. Но тут, на счастье, мимо проходила машина «Скорой помощи», она и забрала парня. У незадачливого пешехода оказался перелом бедренной кости, других повреждений не нашли.

Водителем этого такси был Зароков. Его повезли на экспертизу, где заставили дуть в трубку. Трубка не показала ни малейших следов алкоголя. После составления протокола у Зарокова взяли подписку о невыезде из города и велели отправляться в парк. На линию выезжать сегодня больше не разрешили.

В парке по этому поводу было много толков. Хорошо еще, что Мария сдала смену и ушла до его появления. Все шоферы жалели Зарокова, считали, что ему просто не повезло. Ведь водитель первого класса. Допустить наезд из-за нерасторопности, по недосмотру он не мог…

Убитый случившимся, Зароков покинул парк и отправился на телефонный переговорный пункт. Прождав целый час, он наконец получил Ленинград. Ему не хотелось описывать случившееся Нине в слишком трагических тонах, но все же он был очень расстроен. Главным образом потому, что это досадное происшествие задержит его приезд в Ленинград. Не может ли она сама приехать к нему? Нет, в ближайшие дни никак не может, составляется план на второй квартал. Договорились, что он будет звонить ей как можно чаще.

По пути домой он зашел в винный магазин, где продавали в розлив, и выпил стакан коньяку.

Дембович встретил его словами:

— Он уехал.

Зарокова удивило: слова приятные, а произнесены так мрачно.

— Уже? — спросил он.

— На курсы уехал.

Хмель сразу прошел.

— На какие курсы?

— Повышения квалификации.

Зароков сунул изжеванный окурок в пепельницу.

— Неужели это из-за вас?

— За последние три года его посылают вторично. Я узнавал у его заведующей.

Зароков покачал головой.

— Наследили, Дембович. Заведующая вас запомнит.

— Не уверен… Я ведь тоже задал себе вопрос: неужели из-за меня? Лучше уж наследить, чем думать о таких страшных вещах. И потом это не так опасно. Она меня помнит с тех времен, когда я еще работал в управлении культуры.

Зароков не спорил. Он попросил дать чего-нибудь поесть. Дембович не мешал ему, но Зароков заговорил сам:

— Надолго послали?

— На месяц.

— Надо проверить, но с ним не встречайтесь. — Он покачал головой. — А я-то насочинял… Драматург! Режиссер несчастный!

Дембович тоже не стал спорить. Зароков отложил вилку.

— Но что-то необходимо делать. Нужен другой.

— Я думал, — сказал Дембович. — У меня есть только один человек, который может пойти на такую вещь. Но это будет очень грязный вариант.

— Кто он?

— Зовут его Василий Терентьев. Мы вместе служили в гестапо во время войны на Карпатах. На нем много крови, его держали на самых грязных акциях. А я в этом смысле был не замаран. Когда уходили, немцы меня взяли, а его бросили. Он знает, что его разыскивают как государственного преступника. В сорок седьмом он меня нашел. Я помог ему достать документы.

— Плохо… Плохо, но поневоле приходится иметь дело с подонками. Где живет?

— Псков.

— Надо ехать к нему, Дембович. Завтра же.