Из разговоров подпольщиков мы узнали, что найденными винтовками будет вооружен отряд архангельских рабочих, который начнет боевые действия с приближением частей Красной Армии к городу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В ПОГРЕБЕ
Наступила зима. Англичане и американцы еще осенью, вслед за французами, оставили наш город. Тем ными ночами уходили пароходы с войсками.
В Архангельске теперь оставались белогвардейцы во главе со своим генералом Миллером.
В Соломбале же открыто говорили, что красные громят белогвардейцев и скоро займут Архангельск.
Однажды со стороны Северной Двины послышалась пальба. Нам не нужно было объяснять, что случилось. Мы давно ожидали этого дня и знали, что он скоро наступит.
Мы лишь переглянулись с Костей, поспешно спрятали свои лыжи и дворами, через заборы, выбрались на соседнюю улицу.
Это был самый удобный и безопасный для нас путь – дворами, через заборы. Никто не остановит, не задержит, а к Двине мы попадем быстрее.
На Никольском проспекте мы увидели отряд рабочих с красными повязками и винтовками. По площади бежали солдаты и стреляли. У них тоже на рукавах были красные повязки.
Но главные события происходили на Двине.
По реке, разбивая толстый лед, уходил в сторону моря ледокол «Минин». Из двух широких труб ледоко ла валил густой черный дым. Кочегарам, видимо, приказали угля не жалеть. Даже издали, с берега, была заметна сумятица, царившая на ледоколе.
С палубы еще не убрали горы тюков, мешков, чемоданов, в спешке погруженных как попало. Среди военных папах и башлыков можно было различить шляпы, высокие каракулевые шапки и платки.
Многие архангельские богатей тоже решили бежать на ледоколе за границу.
Вместе с ледоколом «Минин» в море уходила большая паровая яхта «Ярославна». И она была переполнена белогвардейцами.
Группы рабочих и матросов с берега обстреливали из винтовок отплывающие суда.
Мы с Костей спрятались во дворе небольшого домика и смотрела через открытые ворота на Двину.
– Эх, винтовку бы нам! – сказал Костя. – Вот бы стрельнули… Давай побежим туда!
Пригибаясь так же, как это делали матросы, мы перебежали к самой реке и укрылись за катером.
– А где сам Миллер? – спросил один из рабочих, стоявших вместе с нами за корпусом катера.
– На «Минине», – ответил другой. – У него весь штаб на «Минине», уже сколько дней!
– Так ведь он уйдет! Надо на лед выходить.
– С одними винтовками ледокол не задержать. Сюда бы орудие! По капитанскому мостику ударить да по рулю.
Рабочие побежали дальше, то и дело стреляя по ледоколу.
Вдруг на «Минине» грянул орудийный выстрел.
– Ложись!
Мы рухнули в снег.
Вслед за первым грохнул второй выстрел, потом третий.
Один снаряд разорвался на берегу, подняв в воздух облако снега и угольной пыли. Второй угодил в крышу маленькой деревянной церкви.
– Не разобрал сдуру, куда бьет! – засмеялся молоденький матрос, привстав на колено и укрываясь за причальными тумбами. Вкладывая в магазин винтовки обойму за обоймой, он торопливо прицеливался и стрелял по ледоколу. – Эк, струхнули! Неужели уйдут, гады?..
– В спину поветерь! – пожелал белогвардейцам какой-то старик.
«Минин» уходил все дальше и дальше.
Мы вернулись на главную улицу Соломбалы. Тут и там развевались красные флаги. С красными повязками шли в колоннах рабочие и пели песни.
Стало известно, что в город уже вступили части Красной Армии.
– Вот бы Николая Ивановича увидеть! – сказал я.
– Сейчас ему некогда, не до нас, – ответил Костя, пристраиваясь к колонне рабочих. – Потом увидим еще.
Я встал рядом с Костей. Мы прошли в рядах всю Соломбалу.
Костя шагал серьезный, сосредоточенный и тоненьким, срывающимся голосом подтягивал песню, которую пели рабочие. Он отставал в пении, потому что не знал слов песни и лишь повторял их окончания.
Усталые и возбужденные, мы пришли домой только к вечеру. Я уже хотел лечь спать, но в это время к нам прибежал Костя:
