праздниках, Венеции, ее климате, о календарях и Петре Великом. На третьем разговоре царица, а на четвертом — Казанова, демонстрировали свои знания календарных проблем, причем она упрекала венецианцев в склонности к азартным играм.
С актрисой Вальвиль Казанова доехал до Кенигсберга, где она взяла себе его слугу-армянина, которому Казанова задолжал сто дукатов. Для этого Казанова одолжил ей пятьдесят дукатов.
В Варшаву он приехал в конце октября 1765 года и посещал воевод и князей. У князя Адама Чарторыйского Казанова встретил короля Станислава-Августа Понятовского, который в Париже был другом мадам Жоффрен, освободившей его из долговой тюрьмы Форт-л'Эвек, а в Санкт-Петербурге стал любовником Екатерины, посадившей его на польский трон.
Так как у Казановы больше не было денег на театральных красавиц и игру, он пошел в библиотеку епископа киевского и штудировал польскую историю; документы были на латыни. Несмотря на большую экономию через три месяца он был в долгах. Из Венеции он получал ежемесячно пятнадцать дукатов. Коляска, жилье, слуги, хорошая одежда, Заира и die Bapet требовали больше. Он был в нужде, но не хотел никому открываться. Удача должна сама позаботиться о нем, удача была его единственным качеством.
Он обедал у мадам Шмидт,подруги короля, который приходил поговорить о Горации. Казанова пишет следующее: «Тот, кто при короле молчит о своей бедности, получает больше того, кто говорит о ней.» На следующий день на мессе король дал ему сверток с двумястами дукатов и сказал: «Благодарите Горация!»
Бинетти танцевала в Варшаве. Один из поклонников, Ксавьер Браницкий, друг короля, великий маршал Польши, пришел в театральный гардероб, когда Казанова был у нее. Казанова поклонился и пошел к Касаччи. Браницкий пошел за ним и назвал трусом. Казанова гордо посмотрел и схватился за рукоятку шпаги. Несколько офицеров были свидетелями. Едва он повернулся, как за собой услышал, что он — венецианский трус. Перед театром, возразил он, венецианский трус может убить храброго поляка. Он напрасно ждал четверть часа. Он написал вызов, который кронмаршал принял. Браницкий и Казанова выстрелили одновременно. Пуля задела живот Казановы и вышла через левую ладонь. Казанова поразил Браницкого между ребер. Спутники Браницкого хотели убить Казанову, если бы Браницкий не отозвал их. Казанова скрылся в монастырь (Rekollektenkloster). Три польских врача хотели вначале ампутировать кисть, а потом и всю руку, грозила гангрена. Казанова прогнал хирургов. Когда противники вылечились и помирились, Казанова ходил из салона в салон и ездил по всей Польше до Лемберга, Подолии и Волыни, рассказывая, наконец, вместо «Бегства из-под Свинцовых Крыш» новое героическое деяние «Дуэль с кронмаршалом». Это вызвало в Европе сенсацию, напечатанную во многих газетах, в «Фоссише Цайтунг» в Берлине, в «Винер Диариум», в «Паблик Эдвертизер», в «Кельнише Цайтунг», во французских и итальянских листках, и стало темой писем современников. До написания мемуаров Казанова изобразил дуэль с Браницким в «Opuscoli Miscellanei» 1780 года. (Джуз. Поллио перепечатал сообщение: «Il Duello, episodio autografico»; на французском: книга II, «Pages Casanoviennes»).
Но когда Казанова возвратился в Варшаву, король приказал покинуть город в восемь дней. Мадам Жоффрен прибыла в Варшаву и рассказывала каждому, что в Париже Казанова повешен in effigie, что он убежал с кассой лотереи Военной Школы и путешествует по Италии со странствующей труппой. Казанова написал всем друзьям срочные письма о деньгах и поехал с красивой женщиной через Бреслау до Дрездена, где выпросил ей место гувернантки у какой-то баронессы, которую Казанова посетил первый раз в жизни. Не хотите ли стать моей гувернанткой, говорил Казанова, вначале в шутку, потом серьезно, и отвязался от Матон в Дрездене, когда открыл, что она заразила его постыдной болезнью.
«Я жил тогда», пишет он, «не меняя свои привычки, и намеренно не думая над тем, что я уже больше не молод и на любовь с первого взгляда, которая так часто выпадала мне на долю, больше нельзя рассчитывать… Я хотел быть любимым, это было моей идеей фикс.»
В Дрездене он занял весь первый этаж отеля «Сакас». Он посетил свою мать, брата Джованни с женой-римлянкой Терезой Роланд, и сестру — жену Петера Августа. Матон, с которой он жил в отеле, заражала офицеров дюжинами. Тогда он поехал на Лейпцигскую ярмарку и к неудовольствию всего семейства привез возлюбленную Кастельбажака в отель в Дрезден. Кастельбажак тотчас призналась, что она заразилась и он должен вначале ее вылечить, прежде чем лечь с нею.
Он хотел в Португалию, он всегда хотел в Португалию, в Лондоне и Варшаве, в Дрездене, Вене и Париже. Но до сих пор он не видел Лиссабона.
С Кастельбажак он поехал в Вену. Полиция императрицы Марии-Терезии выслала вначале Кастельбажак, которая уехала на свою родину в Монпелье, а потом и самого Казанову, за шулерство, говорит венский полицай-президент граф Шраттенбах, из-за тринадцатилетней «дочери» Поччини, говорит Казанова. Милая малышка пришла однажды в его дом, читала уместные и неуместные латинские стихи и дала свой адрес. Несмотря на свои сорок два года и жизненный опыт, он пошел туда и застал Поччини с двумя славонскими разбойниками, которые отняли у него кошелек. Казанова пошел домой и лег в постель в отчаяньи. Его вызвали в полицию. Казанова записал свое злое приключение. Шраттенбах смеялся ему в лицо. Известно, почему он выслан из Варшавы. Его знают. Он играет в фараон краплеными картами и мечет обоими руками: при этом его левая рука все еще была на повязке. Однако графиня Сальмур уже говорила ему без обиняков, что девять месяцев после дуэли все еще носить руку на повязке это шарлатанство. Домой Казанова шел пораженный. «Ограбленный, обруганный негодяями всех сортов, не в состоянии уничтожить ни того, ни другого, подозреваемый юстицией в преступлениях… Моя левая рука затекала без повязки. Только через двадцать месяцев после дуэли она зажила полностью.»
Но в Аугсбурге, пишет он, он жил игрой, и «я думал так же над тем, как мне добыть возлюбленную; что за жизнь без любви?» Дважды или трижды в неделю он обедал с графом Ламбергом.
Из Спа он написал принцу Карлу Курляндскому и обещал за сто дукатов безошибочный рецепт, как получить камень мудрости и делать золото. Когда принца посадили в Бастилию, это письмо вместе с другими бумагами попало в ее архив и после разрушения Бастилии было напечатано вместе с другими редкостными документами («Memoires historiques et authetiques sur la Bastille») и переведено на немецкий и английский. Опиц пишет в 1790 году Ламбергу, что «Journal de Paris» говорит при этом «о знаменитом авантюристе Казанове». 1 января 1798 года, как пишет Казанова, он решил включить в свои мемуары это компрометирующее письмо.
Казанова поехал в Мангейм и напрасно хлопотал о должности. Он поехал в Кельн и посетил бургомистершу, Милли отказала ему в сватовстве. Он пришел в редакцию «Кельнише Цайтунг», сказал: «Я — авантюрист Казанова!» и побил редактора Жакмота, который в газете назвал его авантюристом.
В его гостиницу въехали маркиз дон Антонио де ла Кроче с женой, камеристкой, двумя секретарями и двумя лакеями. Это был старый шулер Кроче. Он похитил Шарлотту де Ламотт из монастыря в Брюсселе, она была на шестом месяце, блондинка семнадцати лет с прекрасными манерами. Казанова пылко влюбился в беременную Шарлотту, как он уже влюблялся в беременную Джустиниану Вини. Он не понимал, что видели столь многие прелестные молодые женщины в грубом мошеннике Кроче, который не был ни красив, ни умен. Кроче потерял в игре свои последние деньги, всю одежду, драгоценности и украшения Шарлотты, которая продолжала любить его как ангела. Когда у него больше ничего не осталось, он вышел с Казановой за городские ворота Спа. Он пойдет пешком в Варшаву и оставит ему свою жену. Казанова ведь молится на нее, он должен позаботиться о ней и уехать с ней в Париж. У него только три луи серебром. И обливаясь слезами, Кроче ушел без плаща, в одной рубашке, в шелковых чулках, в красивом бархатном костюме цвета зеленого яблока, с тросточкой в руках.
Казанова любил Шарлотту как отец. Кроче часто рассказывал ей о женщине из Марселя, которую Казанова увел и чье счастье он устроил. Но Шарлотта говорила, что если Кроче жив, она любит только его. Часами Казанова держал ее в своих объятьях, но лишь целовал ее глаза. Их отношения обладали чистотой первой любви.
В Париже он остановился с ней в отеле «Монморенси». Париж был словно новый мир: новые улицы, новые знакомства, новые связи, новые вкусы, новые актрисы. 17 октября 1767 года Шарлотта родила мальчика, которого отдали кормилице Ламарр в воспитательный дом, где он умер через тринадцать дней. 26 октября на руках Казановы умерла Шарлотта. Даже в старости он плачет, когда описывает эту сцену. Едва ее предали земле, он получает от Дандоло сообщение о смерти Брагадино. Двойная потеря жестоко поражает его. Три дня он остается в доме брата Франческо. Историю этих двух покинутых возлюбленных Кроче долго считали сказкой, одной из новелл Казановы. Но Эдуард Мейналь нашел записи о рождениях и
