— И хорошо сделала. Это не «пума», а настоящая гиена. Давай-ка присядем, и я тебе расскажу, чем закончился мой визит к этой женщине.

Передав во всех подробностях свой разговор с Уинн Коулс, он сидел и смотрел на девушку, несчастный, мрачный, подавленный своей неудачей. Губы Делии нервно вздрагивали и шевелились, и она, стараясь сдержать предательскую дрожь, закусила нижнюю губу.

— У меня все получилось шиворот-навыворот! — воскликнул расстроенный Диллон. — Никудышный я человек, жалкий червяк. Мне требовалось услышать от нее только два слова, а я, как последний осел, все испортил. Будь у меня хоть немного мозгов, я бы действовал не с бухты-барахты, не под влиянием сиюминутных эмоций, а подготовился бы к встрече более основательно, с учетом обеих возможных версий. Если Уинн Коулс действительно каким-то образом причастна к убийству твоего отца, ей уже известно о записке, и тогда никакие мои ухищрения не заставили бы ее сознаться. Если же она не имеет никакого отношения к преступлению — а именно из этого предположения мы исходили, — то успех зависел от правильного подхода. Мне следовало придумать какую-нибудь достаточно правдоподобную историю, которая не связывала бы этот чертов листок с убийством и не насторожила бы ее. Теперь же «пума» начеку и верный шанс упущен. У нас появилась единственная реальная зацепка, и я, глупец, не смог ею воспользоваться.

— Не переживай, Тай, ты старался сделать как лучше.

— Хорош же я гусь, если мои старания увенчались столь сокрушительным фиаско.

— Как по-твоему, Уинн Коулс в самом деле забыла о записке и не помнит, кому ее отдала?

— Уверен, она все прекрасно помнит.

Ты по-прежнему думаешь, что она не имеет никакого отношения… что она не причастна…

— К убийству? Трудно сказать. Однако я полагаю, можно поставить десять против одного, что Уинн Коулс не замешана в преступлении. С какой стати? Ты назовешь хоть какую-то мало-мальски убедительную причину?

— Нет. — Делия медленно покачала головой. — Нам нужно действовать умнее и хитрее, мы чересчур доверчивы.

— Согласен. Ты, конечно, презираешь меня, но еще сильнее презираю себя я сам.

— Я вовсе не презираю тебя, Тай.

— Ты имеешь на это полное право.

Некоторое время они сидели и молчали. Наконец, глубоко вздохнув, Диллон заметил:

— Ну что ж, совершим еще одну ошибку. Утаим известные нам факты от окружного прокурора. Нет никакого смысла делиться с ним нашими открытиями. Даже если бы он относился к этому делу без всякой предвзятости, у него нет подходящего рычага, чтобы оказать на Уинн Коулс давление и заставить ее признаться. Кроме показаний Скуинта Харли, мы не располагаем никакими другими свидетельствами, что записка существовала и что ее написала именно Уинн Коулс. Как ты считаешь: Харли нас не обманул?

— Не сомневаюсь.

— И я придерживаюсь такого же мнения. — Диллон порывисто встал. — Я просто не знаю, как быть дальше. Ищу соломинку, за которую можно ухватиться, и не нахожу. На мой взгляд, не остается ничего другого, как поговорить с Филом Эскоттом и выслушать, что он посоветует. Мне следовало это сделать раньше, а не нестись сломя голову на ранчо «Разбитое кольцо».

Слышно что-нибудь от Клары?

— Я звонила примерно час тому назад. Поговорить с ней мне не разрешили, но заверили, что она будет дома к ужину, самое позднее — к семи часам вечера.

— Она там без машины. Может, мне съездить за ней?

— Они пообещали привезти ее.

— Я расскажу Эскотту и о Кларе. Они не имеют права так бесцеремонно обращаться с ней… Ты позволишь великовозрастному кретину поцеловать тебя?

Делия подняла к нему лицо, и он поцеловал ее, но не как человек, вполне заслуживший эту награду. Подойдя к двери, Диллон обернулся и с виноватым видом воскликнул:

— Видит бог, Дел, мне очень жаль, что так получилось!

— Я виновата в не меньшей степени. Позвони мне, когда переговоришь с Эскоттом.

Услышав, как захлопнулась наружная дверь, Делия, поставив локти на колени, уткнулась лицом в раскрытые ладони и долгое время сидела не двигаясь. Она не плакала — для слез уже не осталось сил, и чувствовала себя как выжатый лимон: ни энергии, ни желаний. Все тело гудело от усталости. До крайности утомлены были и мозг, и нервы, и мышцы.

Казалось, вокруг царил какой-то хаос; в душе зарождалась апатия, все сделалось безразличным. Ей страстно захотелось забыться, погрузиться в глубокий спасительный сон, но внезапно в ее мозгу щелкнул какой-то рычажок, и она подняла голову, как бы прислушиваясь к собственным мыслям. Да, да, ей нужно что-то еще сделать в этот день. Но что? Ну конечно! В доме не осталось ни грамма сливочного масла, и она забыла заказать его по телефону вместе с другими продуктами.

Чтобы решить проблему с маслом, Делия приняла героическое решение: добежать до магазина, расположенного в двух кварталах от ее дома на той же улице. Она встала, и ноги удержали ее, не подломились. Великолепно! Девушка прошла в столовую за своей сумочкой, но на привычном месте ее не оказалось. В кухне ее тоже не было. И только тут Делия вспомнила, что сумочка осталась у окружного прокурора. Это воспоминание чуть вновь не выбило ее из колеи. Делия сразу подумала о вещах куда более важных, чем сливочное масло, но решила не отступать и все-таки сходить в магазин. Правда, в нем сестры Бранд не пользовались кредитом и предстояло платить наличными, да и деньги ей все равно нужны, кто знает, когда ей вернут конфискованную сумочку.

Наличность хранилась наверху, в ее спальне, и Делия стала подниматься по лестнице, с трудом переставляя ноги и цепляясь за перила. Войдя в комнату, она плотно притворила за собой дверь, как делала всякий раз, когда собиралась заглянуть в верхний ящик комода, стоявшего между окон. Затем с полки стенного шкафа достала спрятанный между шалей и шарфов заветный ключик и отперла нужный замок.

И снова сливочное масло едва не отошло на второй план. В этом ящике хранились все ее сокровища: подаренные отцом серебряные шпоры, вырезки из «Таймс стар» с хвалебными отзывами о ее игре в студенческих спектаклях, соломинка, через которую они с Тайлером однажды, год назад, поочередно потягивали шипучий напиток (каким бы счастливым почувствовал себя Диллон, узнай он об этой соломинке!), пачки писем, среди них особенно дорогие письма от матери…

Решительно тряхнув головой, как бы желая избавиться от тревожащих душу воспоминаний, Делия достала из картонной коробки коричневый конверт и, приподняв клапан, вынула из него двадцатидолларовую бумажку. Одного ее вида оказалось достаточно, чтобы в памяти, вытесняя все другие мысли, всплыла история, которую рассказал Руфус Тоул накануне вечером перед смертью. Невольно она стала рассматривать банкнот и даже взглянула на обратную сторону. И в то же мгновение ей показалось, что у нее остановилось сердце. С идиотским выражением лица и отвисшей нижней челюстью она таращилась на купюру; в правом верхнем углу виднелись две мелкие, но четко выписанные буквы: «Р.Т.»

Это были Божьи деньги!

С минуту ошеломленная Делия стояла и смотрела на двадцатидолларовый банкнот, потом медленно опустила руку и устремила невидящий взгляд в пространство. Панический ужас, словно электрический ток, пронзил и мозг, и нервы, и мышцы девушки, от былой вялости не осталось и следа.

Подойдя к окну и отодвинув штору, Делия еще раз внимательно взглянула на деньги при ярком солнечном свете. Никакой ошибки, она ясно различила две буквы: «Р.Т.», Но единственная л и это двадцатидолларовая бумажка в конверте? Делия бросилась к комоду, высыпала содержимое конверта на стол и стала лихорадочно перебирать купюры. Да, так и есть: все остальные банкноты более мелкого