Она отрешенно смотрела в окно.

– Турнифор был ботаником. Это Мариотти экспериментировал со сжатыми газами, – ровным голосом проговорила она.

Макс задохнулся от изумления.

– Что? Что ты сказала?

Она ошеломленно посмотрела на него:

– Извини. Прости, Макс. Я... не слушала тебя. Ты что-то сказал?

– Я упомянул Мариотти, и ты сказала: Турнифор был ботаником. Это Мариотти экспериментировал со сжатыми газами К чему ты это сказала? Откуда ты знаешь об этом?

Она удивленно приподняла бровь.

– Я так сказала?

– Да. Только что. Послушай, Мари. – Ему хотелось броситься к ней и хорошенько тряхнуть ее, но он сдержал себя. – К тебе возвращается память.

– Но я... – Пытаясь сосредоточиться, она закрыла глаза. – Нет, я не помню, чтобы я говорила такое. Не знаю, откуда это взялось.

– Но ты сказала! Только что. Я ведь ни словом не обмолвился ни о Турнифоре, ни о ботанике. А ты вдруг вспомнила его. Ну, давай же, Мари, вспоминай. Что еще ты знаешь о Мариотти?

– Я... не знаю. Я ничего не могу вспомнить. Она терла ладонью лоб.

– Мари! Это очень важно! Попытайся. Попытайся вспомнить!

– Я не могу! – почти прокричала она, с силой потирая виски. – Макс, это ужасно. Я ненавижу это чувство, когда в голове крутятся обрывки каких-то знаний, ощущений. Они вдруг всплывают откуда-то, я пытаюсь ухватиться за них, но они ускользают. Как будто кто-то зажигает свечу, и я иду на ее свет, а она вдруг гаснет. И я снова оказываюсь в темноте. Это все равно что пытаться поймать тень. Я не могу.

Сморщившись словно от боли, она сжала зубы и с шумом втянула в себя воздух.

Он вскочил и, уже не отдавая себе отчета в своих действиях, обошел стол.

– Что с тобой?

– Голова болит. – Ее голос задрожал. Она снова терла лоб, как будто пыталась унять боль. – Она раскалывается, и такое ощущение, будто я оказалась в черной пустоте, и если не найду выхода из нее, то боль никогда не стихнет.

– Мари, все будет хорошо, это пройдет. – Он стоял у ее кресла и сжимал кулаки, сопротивляясь желанию погладить ее по плечу. – Расслабься. Мы слишком много работали. Ты просто устала.

– Это не усталость! – Она открыла глаза и сердито посмотрела на него. – Ты не понимаешь, Макс! Это потерянность. Я не могу найти себя. Я не помню, что значит быть самой собой. Не помню, что значит жить! У меня ничего не осталось. Такое ощущение, что на самом деле я умерла, и это не я, а кто-то другой сидит сейчас здесь. Уж лучше бы я и вправду...

– Нет! – выкрикнул Макс. Вцепившись в подлокотники кресла, он навис над ней, заглядывая ей в лицо. – Не говори так. Нельзя сдаваться, Мари. Как бы плохо тебе ни было, но об этом думать не смей!

И тут же, испугавшись своей страстной тирады, разжал руки и выпрямился.

На обивке подлокотников остались отметины от его пальцев. Мари молча и удивленно смотрела на него.

Он отвернулся.

– Почему ты не сказала мне, что у тебя разболелась голова? – строго спросил он.

– Она все время болит, – ответила она. Ее голос прозвучал тихо и устало.

Он вернулся на место, злясь на себя, что поддался минутному порыву и подошел к ней так близко.

– Ты никогда не говорила мне. Эти головные боли, вероятно, стали мучить тебя после аварии.

– Да. Доктор... в лечебнице... сказал, что это обычное явление при повреждениях головы. Сказал, что когда-нибудь они должны пройти.

Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не позволял себе думать о ее боли.

– Ладно, на сегодня, я думаю, хватит. Мы неплохо поработали. Сейчас пора обедать. Пойди, попроси у мадам Перель какое-нибудь лекарство. А после тебе лучше вздремнуть.

Она облегченно вздохнула.

– Мы больше не будем сегодня работать?

– Не будем. Отдохни немного.

Она вскочила и ринулась к двери, словно опасаясь, что он передумает. Ее резкие, порывистые движения вовсе не отличались грациозностью и привели бы в ужас любого гувернера – как француза, так и англичанина. Она хлопнула дверью, но секундой позже приоткрыла ее и, просунув голову, проговорила скороговоркой:

– Спасибо, Макс. Ты очень добрый муж.

Он слышал, как прошуршало по коридору шелковое платье цвета корицы.

Прошуршало и стихло, оставив его растерянным, сконфуженным, очарованным.