Мы с Алешей оба инженеры, работаем на Севере и всегда берем отпуск в сентябре. В этом году собирались, как обычно, погостив в Москве у тети, ехать в Крым поездом. Но тетя посоветовала ехать теплоходом до Ростова, а оттуда самолетом. Нам очень повезло: каюты на Ростов мы не достали, зато была каюта на Уфу. А оттуда ведь тоже можно самолетом...

Восемь вечера. Теплоход только что отошел. По радио сначала передавали марши, а потом диктор стал рассказывать о том, какие удобства нас ждут на теплоходе. Очень живая передача, в форме вопросов и ответов. Оказывается, пассажиров ждут чудный ресторан, библиотека, настольные игры, и уж я не помню что еще... Мы послушали передачу, а потом проводница принесла нам совсем сырое постельное белье: на базе не успели высушить. Но в этот жаркий вечер было даже очень приятно лечь во все мокрое.

Первый день пути.Спать было немного прохладно, но к утру белье почти совсем высохло, и мы встали веселые. День ясный, теплоход шел по Волге. Пассажиров мало. Из четырнадцати кают первого класса занято всего пять. Этому очень удивляется Софья Васильевна, врач-хирург из Ленинграда. Она давно мечтала провести часть отпуска на теплоходе и все лето добивалась двух одноместных кают – для себя и своего сына, студента Васи. В предварительной продаже билетов не было, но Софья Васильевна хлопотала, всюду звонила, и наконец билеты ей достал знакомый, у которого знакомства. Она ходит по палубе, заглядывает в окна пустых кают и говорит: «Загадочно!» Алеша и Вася хвастаются друг другу своими фотоаппаратами и поминутно ими щелкают. Еще с нами едет старушка, которая везет в Уфу внука Сашу. Она говорит: «И его доставлю, и сама отдохну, сил наберусь».

Саше четыре года. Он недавно научился произносить звук 'р' и всем кричит: 'Здравствуйте!' Еще едет пожилой профессор-геолог Виктор Иваныч. Он любит теплоходы, плавает каждый сентябрь. Он здорово рассказывал нам о Волге и ее берегах. Потом я пошла в библиотеку, чтобы взять путеводители по Волге и по Каме. Мне очень повезло: в коридоре проводницы сворачивали ковровую дорожку и последний ее кусок выдернули прямо из-под моих ног, но я не упала, лишь стукнулась лбом о стремянку и удержалась. На стремянке стоял матрос и вывинчивал лампочки из бра. Проводница сказала: 'Сейчас пойдем по каютам коврики собирать. Пассажирам они ни к чему, а нам инвентарь сдать надо. Последний рейс'. Матрос сказал: 'Точно! Приедем в Уфу – и в затон!'

Библиотека была закрыта: последний рейс, и книги учитывают. Настольные игры тоже учитывают.

Ресторан находится на корме и построен как фонарь – сплошные окна. Но они были занавешены. Алеша взялся за шнурок, чтобы отдернуть, но официантка Раечка сказала: 'Шнурки вышли из строя. Их дергай не дергай – все одно!' – и объяснила нам, что чинить нет смысла: последний рейс. На столах стояла красивая посуда – белая с красным. 'Венгерский сервиз', – как сообщила нам Раечка. Меню тоже было красивое – в синей обложке, а внутри типографским шрифтом названия блюд. Просто глаза разбежались! Но когда я поднесла меню к окну, то увидела, что против каждого блюда было карандашом написано: 'Нет'. Заказать можно было только гороховый суп и гуляш. И еще зернистую икру. Виктор Иваныч спросил Раечку, почему так мало блюд, а она засмеялась: 'Несознательный народ! А еще пожилые! Говорят вам – последний рейс! На базе нам не дают ничего!' И, приняв заказ, напевая, ушла в свою комнатку.

Второй раз мы ели гуляш вечером. В ресторане было совсем темно, верхняя люстра не горит, потому что последний рейс и экономят освещение. Пока остались две лампочки у двери. Их, видимо, тоже скоро вывинтят.

Второй день. Начался небольшой дождь. Похолодало. Прошли Кострому. Город осмотреть не успели, побывали лишь в продуктовых магазинах на берегу. В каюте почему-то холодно. Я подозреваю, что у Алеши начался радикулит. Эта болезнь у Алеши давно, но рецидива последнее время не было. Я заметила, что, садясь, Алеша морщится и тихо стонет.

Сегодня в ресторане на столах уже не было красивой посуды. Раечка сообщила нам, что приступила к учету предметов венгерского сервиза, а пересчитав, все вымоет и запрет. Виктор Иваныч прошептал: 'Сколько лет езжу на теплоходах, но такого...' Раечка перебила: 'А вы, папаша, не кричите! У меня и без вас голова идет кругом!' Нам все-таки повезло: она принесла нам четыре тарелки на пятерых – две треснутые и две с отбитыми краями, видимо из списанных. Гуляш уже кончился. Мы с Алешей ели из одной тарелки.

Третий день.Прошли Горький. Город осмотреть не успели, посетили только рынок на берегу. Все-таки нам повезло, что в ресторане еще есть суп. Но Раечка требует, чтобы мы заказывали зернистую икру, иначе она совсем засохнет, ее возят уж который рейс. За обедом было трудно разговаривать, потому что Раечка очень громко беседовала с официанткой Валей из нижнего ресторана. Беседа велась через маленький лифт, на котором подают еду из кухни. «Валя! Где две тарелки и соусник?.. Чего?» Нам трудно было разобрать ответы Вали, но, видимо, они Раечке не нравились, потому что она сердито захлопывала дверцу лифта, а через секунду снова ее открывала, крича: «А я говорю – у себя ищи! Надо же!» Виктор Иваныч не доел супа, сказав, что у него сдают нервы. Софья Васильевна ответила, что отдыхать еще три дня и надо быть мужественными. Алеша уже не мог сидеть. Он ел стоя.

Четвертый день.Небо ясное, но холодно. Прошли Казань. Город осмотреть не успели, бегали по магазинам за продуктами. Бегали я, Софья Васильевна и Вася. Виктор Иваныч нездоров: он плохо перенес гуляш. Сашина бабушка тоже прихворнула. Она сказала, что в Горьком купила яичек для ребенка, а ей самой уже не много надо.

Мы пошли в ресторан, чтобы съесть горячего супа, но дверь была заперта. Однако Раечка была внутри; мы слышали, как она обвиняла Валю из нижнего ресторана в нехватке двух бокалов. Мы долго стучали. Маленький Саша кричал 'Здравствуйте!' и 'Откройте!'. Раечка сначала не отзывалась. Но потом объяснила нам через дверь, что надевает на стулья чистые чехлы и ей некогда. Я спросила, можно ли прийти позже. Раечка громко удивилась: неужели ж она позволит кому-нибудь сесть на все чистое? Виктор Иваныч внезапно закричал: 'Я, наконец, требую как пассажир, заплативший за каюту...' Раечка спокойно сказала в щель: 'Не психуйте, папаша. Сознательность надо иметь!'

Ели всухомятку в каюте. Пили кипяток. Нам очень повезло, что пока работает кипятильник. Потом Алеша пошел ходить по палубе: ему всегда легче, когда он ходит. На палубе холодно, но по коридору ходить нельзя: проводницы учитывают грязное белье. Везде разложены простыни, наволочки и одеяла. Я немного погуляла с Алешей. Над нами мыли из шлангов капитанскую палубу.

Вечером у Виктора Иваныча был небольшой сердечный приступ. У Сашиной бабушки температура. Видимо, грипп. Студент Вася внезапно отказался выходить из каюты, хотя он ничем не болен. Лежит и смотрит в потолок. Зато маленький Саша весел, бодр, кричит: 'Здравствуйте!' – и кувыркается в коридоре на грязных простынях.

Когда совсем стемнело, сидели в музыкальном салоне. Там тепло и не все лампочки вывинчены. Нам повезло, что его еще не закрыли. Это, видимо, потому, что обслуживающий персонал в часы досуга любит играть там в карты.