— Пьер. Это его имя. Я именно поэтому и запомнил. Пьер де Сен-Лоран.

— Это та деревня, в которой мы остановились. Сен-Лоран. Но как тебе удалось запомнить его имя? — Она внимательно посмотрела на мужа.

— Господи, да ведь это же проще простого. Мать мне всегда говорила: “Питер, если возникнет какая- нибудь нужда, запомни, что человека, ухаживающего за могилой твоего отца во Франции, зовут точно так же, как и тебя. ПЬЕР”.

Деревушка раскинулась по обеим сторонам темной реки. В полдень сонный солнечный свет освещал крыши жилых домов и магазинчиков, и Хьюстону показалось, что он пришел в нормальное состояние и вернулся к обычной жизни. Он улыбался продавщицам цветов, фруктов, старикам, курящим трубки на приступочках своих домов. Если бы не машины, телеграфные столбы и телефонные провода, Пит бы, наверное, решил, что попал в семнадцатый век.

Джен ехала через старый каменный мост. Под ним лениво качались две лодки. В одной из них сидели мужчина с мальчиком и удили рыбу. Впереди показалась деревенская площадь, на которой высоченные, пышные деревья резко контрастировали со стройным, устремленным ввысь обелиском, посвященным Второй Мировой войне. Пит прошел мимо резвящихся на площади ребятишек прямо к унылой табличке на обелиске — реестру погибших в войну деревенских жителей.

— Ну, что? — спросила его Джен. Хьюстон только вздохнул. Они подъехали к гостинице, выходящей фасадом на городской парк и реку.

— Я, конечно, могу прочитать меню, — вздохнул Хьюстон. — И отыскать мужской туалет. Но боюсь, что задавать правильно необходимые вопросы да еще и ответы переводить — не для меня.

Они прошли ко входу в гостиницу. Много-много лет назад этот дом был феодальным поместьем. А теперь туристы ели и спали там, где в свое время проживала знать, правящая страной.

— Европа позволяет видеть вещи по-иному, — заметила Дженис, когда они приехали. — Этот дом был поставлен задолго до создания Американского государства.

Войдя в перекрытый балками высоченный холл, они приблизились к стойке портье. Хьюстон, запинаясь, на ломаном французском, спросил управляющего, можно ли здесь нанять переводчика.

Мужчина медленно ответил, что мсье должен воспользоваться этой поездкой для того, чтобы улучшить знание языка. А с переводчиком он начнет лениться. “Прошу прощения за дерзость”. И управляющий заулыбался.

Хьюстон расхохотался. Управляющий вздохнул свободнее.

— Д’аккор. Же сей. Мэ нуа… — Хьюстон замолчал. — Нам необходимо сделать здесь кое-какие важные дела. И мне надо понимать все очень точно. Пресиземен…

— Ну, тогда совсем другое дело. Если мсье соблаговолит подождать…

— Помираю с голода, — пролепетала Джен.

Пит сообщил управляющему, где именно они соблаговолят ждать.

В столовой они сели у окна, выходящего в парк, прямо перед ними стояли огромные деревья. Заказали сухое белое вино, холодного цыпленка и салат.

Пит почувствовал, как на него легла чья-то тень. Подняв глаза вверх, он увидел стоящую рядом с их столом женщину.

— Мистер Хьюстон?

Ей было лет тридцать, может, чуть меньше, но никак не больше. Высокая, стройная, с длинными, темными волосами; красивые глаза, полные, хорошо очерченные губы, глубокий мягкий голос — все в ней привлекало внимание.

— Управляющий этой гостиницей — мой отец. Он сказал, что вам необходим переводчик.

Ее появление оказалось настолько неожиданным, что несколько секунд Пит не мог сообразить, что она говорит по-английски без малейшего намека на акцент.

— Все верно.

— Тогда, быть может, я смогу быть вам полезной.

— Пожалуйста, садитесь. Хотите вина?

— Нет, благодарю. — Садясь, она подоткнула юбку под себя. На ногах у нее были сандали, а тело прикрывал длинный, желтый, с закатанными рукавами свитер. Скрестив руки на колене, она ждала.

— Это Дженис, — продолжил Хьюстон. — Меня зовут Питер. — Они обменялись рукопожатиями.

— Симона, — ответила женщина.

— У вас превосходный английский.

— Я изучала отельный менеджмент в Беркли. В шестидесятых. Когда начались студенческие беспорядки, вернулась во Францию.

“Значит, все-таки ошибся, — подумал Хьюстон. — Лет тридцать пять, так оно вернее. А ведь ни за что не скажешь”. Он объяснил, зачем он сюда приехал, но ничего не сказал о том, что произошло на солдатском кладбище.

— То есть вам бы хотелось отблагодарить этого человека, — сделала вывод и подвела черту под его рассказом Симона. — За то, что он ухаживал за могилой вашего отца.

— Просто мы очутились здесь. И я подумал, что это минимум того, что я могу сделать. Симона нахмурилась.

— Тридцать семь лет.

— Понимаю. Он мог давным-давно умереть.

— Это не самое главное. Если он жив, то отыскать его будет непросто. В этой деревушке очень много людей из старинных семей, последним именем которых является Сен-Лоран. Потомки тех Сен-Лоранов, что когда-то жили здесь. Это все равно, что в Америке искать Смита или Джонса.

— Но это Пьер де Сен-Лоран. Это значительно сузит круг поисков.

Симона поразмыслила.

— Пожалуйста, подождите минутку. — Она легко, с аристократической грацией встала и вышла из зала.

— Очень привлекательна, — проговорила Дженис.

— Серьезно? А я и не заметил.

— Глупыш, тебе лучше доесть свой ланч, а не то, смотри, попадешь в переделку.

Он ухмыльнулся. К тому времени, как Симона объявилась вновь, они как раз закончили пить кофе.

— Проверила телефонную книгу нашей деревни, — сказала она. — Удивительно, но в ней нет ни единого Сен-Лорана с таким распространенным первым именем. Будь мы в Штатах, можно было бы свериться с местным листом переписи населения. Но у нас в Сен-Лоране такого нет.

— Так что же, нам его никак не найти?

Казалось, Симона чем-то встревожена.

— Так как же? — переспросил Хьюстон.

— Вполне возможно, что один человек сможет нам помочь.

Хьюстон нахмурился, заметив неохоту, с которой она это сказала.

— Он очень стар. И болен. Зато знает все про эту деревню.

Хьюстон поднялся на ноги.

— Давайте-ка сходим к нему.

В ноздри Хьюстона ударил сильный запах. Шторы были закрыты. Комната была погружена во мрак: светились лишь сияющие угли от прогоревшего в очаге бревна.

Старый священник сидел в кресле у камина. Звали его отец Деверо. Был он хрупок и морщинист, практически не виден, весь какой-то ссохшийся, а спутанные волосы на голове напоминали Хьюстону паучье гнездо. Кашель вырывался из глубины его груди. Он кашлял очень часто, и всякий раз усилие причиняло ему нестерпимую боль. Он вынимал из-под подоткнутого вокруг его тела одеяла скомканный, но чистый платок, и промокал губы. Силы он находил лишь для коротких, медленных фраз, и голос его был настолько тих и тонок, что Хьюстон — хоть и не понимал ни слова — обнаружил, что невольно подается вперед.

— Столько лет. Столько всего было, — поворачиваясь от священника, Симона вполголоса переводила.