Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах ли лутче быть или на воле, сего ради размысли... Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать».
В 1820 году Авель объявился в Москве. Известно, что московские барыни не раз спрашивали у него совета насчет будущих женихов для своих дочерей. Он обычно отвечал, что не провидец и только тогда предсказывает, когда велит ему высшая сила.
Авель прожил еще четверть века, но об этих годах мало что известно. «Житие и страдание отца и монаха Авеля» написано им вскоре после его путешествия по святым местам, и последующие годы в нем не отражены. Сохранились, однако, кое-какие официальные документы. В отношении от 2 ноября 18 (так в тексте. - OCR) года князь А. Н. Голицын сообщает, что монах Авель по случаю потери паспорта просит снабдить его новым документом для свободного в Москве или ином городе проживания, а также содействовать в помещении его в Шереметевский странноприимный дом. Александр I, узнав об этом, нашел неприличным, чтобы монах продолжал скитаться по России, и повелел объявить Авелю, чтобы тот непременно избрал себе монастырь и там поселился. Авелю предложили Пешношский монастырь в Дмитровском уезде Московской губернии, но он в этот монастырь не явился и скрылся из Москвы.
6 октября 1823 года митрополит Московский Филарет распорядился определить Авеля в Высотский монастырь под Серпуховом. Однако через три года митрополиту донесли, что «монах Авель, забравши все свои пожитки, самовольно из монастыря отлучился неизвестно куда и не является». Об этом доложили и императору, уже Николаю I, и он повелел беглеца «заточить для смирения» в Суздальский Спасо- Евфимьевский монастырь, главную церковную тюрьму того времени. Полиция нашла Авеля в Тульской губернии, в родной деревне Акулово и «водворила» в эту последнюю его тюрьму. Там он прожил еще пятнадцать лет, но об этих годах нам ничего не известно.
В «Житии» Авеля много удивительного. Есть там и следующая поразительная вещь (на нее первым обратил внимание историк Ю. В. Росциус). В начале «Жития» говорится: «Жизни отцу Авелю от Бога положено восемьдесят и три года, и четыре месяца...» Мы теперь знаем, что ошибся он меньше чем на полгода, то есть на каких-нибудь полпроцента. Удивительная точность самопредсказания!
Помнили об Авеле и в царской семье. Сохранилось интересное мемуарное свидетельство М. Ф. Герингер, обер-камерфрау последней российской императрицы. В Гатчинском дворце была небольшая зала, посредине нее на пьедестале стоял довольно большой ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца на четырех столбиках был протянут красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ. Было известно, что в этом ларце хранятся бумаги, которые были положены туда вдовой Павла I императрицей Марией Федоровной. Было завещано открыть ларец и прочитать бумаги только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Павла I, и только тому, кто в этом году будет в России царствовать. Жребий вскрыть этот таинственный ларец достался Николаю II.
«В утро 12 марта 1901 года, — рассказывала М. Ф. Герингер, — и Государь, и Государыня были очень оживлены и веселы, собираясь из Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились как к праздничной веселой прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселы, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что они обрели в этом ларце, никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что Государь стал вспоминать о 1918 годе как о роковом для него лично и для династии».
Что же было в этом ларце? Проникнуть в эту тайну в какой-то мере может помочь одна публикация в церковном эмигрантском журнале «Хлеб небесный», который издавался в Харбине в конце 20-х годов. Там была напечатана такая легенда: «Предсказание «о судьбах Державы Российской» сделал Павлу I монах- прозорливец Авель из Александро-Невской лавры: «Николаю Второму — Святому Царю, Иову Многострадальному подобному. На венец терновый сменит Он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война, мировая... По воздуху люди как птицы летать будут, под водою как рыбы плавать, серою зловонною друг друга испепелять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон Царский. Кровь и слезы напоят сырую землю...»
Если данное пророчество действительно принадлежит Авелю, пишет Ю. В. Росциус, то оно поразительно точно описывает события, которые произойдут лишь через три четверти века после его смерти. Поражает упоминание конкретного царя — Николая II, «Иову Многострадальному подобного». Николай II родился 6 мая 1868 года, в день св. Иова Многострадального.
О книгах же Авеля мы почти ничего не знаем. Трудно, однако, предположить, что в XIX веке они были уничтожены. Скорее всего, лежат где-нибудь среди бумаг романовской династии, и никто их не ищет. А ведь там говорится не только о судьбах российских государей...
Последнего русского царя кто-то считает святым мучеником, некоторые — просто неудачником. Многие связывали отречение Николая II, а затем и гибель его с семьей с началом конца света. Но явление иконы Державной Богоматери 2 марта (15 марта по новому стилю) 1917 года в Вознесенской церкви села Коломенского под Москвой, как раз в день отречения царя от престола, символизировало, что эти времена еще не наступили. До нашего времени сохранились авторитетные свидетельства о различных необычных случаях, происходивших с царской семьей на протяжении всего правления Николая И. Возможно, царь знал об ожидавшей его трагической судьбе... Однажды (это было в 1909 году) Николай II в разговоре с П. А. Столыпиным посетовал на участившиеся неудачи всех его начинаний. В ответ на протест министра царь вдруг спросил:
— Читали ли вы жития Святых?
— Да, по крайней мере, частью, так как, если не ошибаюсь, этот труд содержит около двадцати томов.
— Знаете ли вы также, когда день моего рождения?
— Разве я мог бы его не знать? Шестого мая.
— А какого Святого праздник в этот день?
— Простите, Государь, не помню!
— Иова Многострадального.
— Слава Богу! Царствование Вашего Величества завершится славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением Божиим и благополучием.
— Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания, но я не получу моей награды здесь, на земле. Сколько раз применял я к себе слова Иова: «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня. И чего я боялся, то и пришло ко мне».
В 1905 году, во время русско-японской войны, Николай II даже хотел отречься от престола, передав его своему сыну при регентстве царицы, а самому принять монашество и сан Патриарха. Церковные иерархи тогда не знали, что ответить, однако потом сам царь больше не возвращался к этому вопросу.
Николай II, в силу своей особой религиозности, очень любил посещать монастыри и старцев. В начале 1905 года император навестил знаменитого старца Варнаву в Гефсиманском скиту, близ Троице-Сергиевой лавры. Старец этот еще ранее предсказывал ему крестный путь и «небывалую еще славу Царского Имени Его». Теперь же Николай II пришел к нему с покаянием и получил благословение «на принятие мученического конца, когда Господу угодно будет этот крест на него возложить».
В Крыму в 1909 году, во время посещения императором старинного Георгиевского монастыря близ Севастополя, два глубоких старца-схимника, никогда не показывавшихся людям из своих келий, вдруг вышли, приблизились к государю, молча пали в земном поклоне, встали, перекрестились и так же молча удалились...
В день праздника Богоявления, 6 января 1903 года, при салюте из орудий Петропавловской крепости одно из них оказалось заряженным картечью и было нацелено на окна дворца и беседку, где в это время находился император со свитой. Николай II простил офицера, распоряжавшегося стрельбой, так как жертв не было, и лишь городовой по фамилии Романов получил ранение. Когда же у государя поинтересовались, как на него подействовало происшествие, то царь ответил: «До восемнадцатого года я ничего не
