Меган отчаянно старалась собраться с мыслями, но могла думать лишь о невероятно длинном, толстом, твердом отростке, достававшем, казалось, до самого сердца.

— Ты так глубоко проник в меня…

Горячее, напоенное миндалем дыхание овеяло ее щеку.

— Тебе больно?

Какое страдание звучит в его словах!

— Нет.

Она забыла, как близки могут стать мужчина и женщина в постели. Забыла? Или просто не знала7 Ее груди вплави-лись в его торс; ее бедра обхватывали его бедра, ее лоно слилось с его чреслами.

Одно дыхание.

Одно тело.

Согласное биение сердец.

— Я никогда…

Ее внутренние мышцы конвульсивно сжали его.

— Я не могу двинуться. И не понимаю, как это можно сделать в подобной позиции.

— Потрись своими чреслами о мой лобок.

Мохаммед вдавился в нее и одновременно подался вверх. Огненная волна, ударившая в нее, оказалась куда мучительнее боли, куда сильнее наслаждения. Створки ее лона расплющились о его гладкую кожу: у него не было волос внизу живота. Затвердевший бутон женственности терся о голую кожу. Меган порывисто перекрыла разделявшие их несколько дюймов и поцеловала его. Он замер. Его губы были сухими и мягкими.

Она отпрянула, тяжело дыша.

— До этой минуты я никбгда не целовал женщину, — скованно пробормотал Мохаммед. Он тоже тяжело дышат

— Тебе понравилось? — спросила она, чувствуя себя захваченной, взятой в плен, беззащитной, чувствуя себя гораздо моложе, чем женщина ее возраста имела право чувствовать.

— Да, — коротко обронил он.

Но Меган не обиделась на резкость.

Отпустив широкие плечи, она сжала ладонями его лицо… похоже, он недавне побрился… и снова прижалась к его устам своими.

Его губы прижались к ее губам, завладели. Ошеломляющее наслаждение потрясло ее. Он провел языком по границе между губами, словно требовал, чтобы она их приоткрыла. Меган послушалась. Он коснулся кончика ее языка своим. Меган содрогнулась в блаженной разрядке, стискивая мышцами лона его плоть, высасывая его дыхание.

Но когда попыталась отодвинуться, отгородиться от неожиданного водоворота ощущений, Мохаммед сжал руками ее голову и удержал. Он стал лизать ее так, словно пробовал на вкус ее наслаждение: под языком, небо, внутреннюю поверхность щек. Стиснув ее попку левой рукой, он врезался в податливое тело, заставляя ее пережить пик экстаза, и вскоре Меган уже не отличала боли от наслаждения, свою плоть от его плоти.

Оторвавшись от его губ, она припала щекой к его жаркой груди, задыхаясь, все еще извиваясь в конвульсиях.

— Иншаала1.

И тут Мохаммед неожиданно поднялся и присел, увлекая Меган за собой, еще глубже проникая в нее, выдавливая из ее легких остатки воздуха, потом повернулся и выскользнул из нее, и она стала падать… падать…

Кровать скрипела и стонала. Колючая шерсть царапала ее ягодицы. Голова утонула в подушке, так что шпильки безжалостно вонзались в кожу. Меган слепо хватала руками воздух, и наконец ее усилия были вознаграждены. Бедра Мохаммеда умостились между ее ног, он сильным толчком нырнул в нее.

Скрип пружин сливался в ее ушах с его прерывистым дыханием. Тела были мокрыми и скользкими от пота. Она не могла сказать, кто кем обладал. И выгнулась, требуя большего.

И он дал ей все возможное.

Она не сразу услышала свои крики:

— О-о… Пожалуйста! О Господи! Люби меня! Сильнее! Люби меня сильнее! О, пожалуйста! Только не останавливайся! Пожалуйста, не останавливайся!

Третий оргазм застиг Меган врасплох, но за ним последовал четвертый, пятый. Во время шестого он снова бормотал неизвестные фразы, вероятно, обращения к своему Богу. Она смогла разобрать только одно слово:

— Проклятие. Проклятие. Проклятие.

И смутно осознала, что по лицу Мохаммеда катится не только пот, но и слезы.

Когда он бессильно обмяк на ней, она обняла его так крепко, как могла. Так же крепко, как хотела, чтобы обнимали ее двадцать два года назад, когда она проплакала всю ночь.

Запах полученного Меган наслаждения, куда сильнее самых дорогих духов, наполнял воздух.

Свет проникал сквозь щель между оконными занавесками, превращая выцветшую ткань в море переливчатой зелени. Из-под простыни выглядывала прядь темных волос, припорошенных серебром. Его губы все еще горели от ее поцелуев. Его тело все еще горело от соприкосновения с ее кожей.

Они лежали в обнимку. Длинная толстая коса змеилась по его подушке. Металлические шпильки тускло поблескивали в предрассветных лучах.

Когда она сжимала его колени, ее волосы все еще были уложены в узел. Должно быть, распустились где-то посреди ночи. Он подумал о том, как, должно быть, неудобно и больно спать на шпильках. Вспомнил, как ее тугое лоно сжимало его жезл.

Грудь внезапно стеснило. Меган целовала его, эта женщина, которую он обвинил в том, что для шлюхи она слишком стара. Держала ладонями его голову, пока он изучал вкус ее груди. Разделила с ним чудо слияния мужчины и женщины. Его одолевало благоговение, смешанное со стыдом.

Только вонзаясь в нее, он чувствовал себя мужчиной, лишь в те мгновения, пока был в ней. И никогда не ощущал себя более уязвимым, чем в ту минуту, когда изливал свой долголетний страх, опасения, что он не сумеет ублажить женщину, что ни одна женщина не сумеет ублажить его.

И оказалось, что именно она взяла его жизнь в свои руки.

Нога Мег лежала на его бедре. Голова Мег покоилась на его плече. Выбившиеся из косы волосы щекотали его подбородок.

Она спала невинным сном ребенка, эта шлюха, давшая ему не только блаженство, но и утешение. Щеки побледнели. От сна? От усталости? От пресыщенности?

Ее клитор поднялся под его пальцем. Ее лоно сжималось вокруг его жезла пять раз. Туже, чем кулак. Она достигла пика шесть раз подряд.

Он наблюдал спокойствие на ее лице и думал о человеке, которого едва не предал. Сын, пусть не плоть от плоти, но все же сын сердца.

Он изучал черные опахала ее ресниц и думал о женщине, которую безмолвно любил, зная и чувствуя себя в безопасности оттого, что она любит другого. И понимал, что больше никогда не станет прежним.

Он испытал плотское соитие. Одна ночь с женщиной. Самоудовлетворение было жалкой подделкой. Все его мышцы и ноги ныли, тупое давление терзало чресла.

Первое пройдет со временем и физическими упражнениями. Второе скоро уляжется, стоит лишь опорожниться.

Но для этого нужно найти в себе силы сползти с кровати. До чего же разленился! Он, который с тринадцати лет не валялся долго в постели, зная, какие обязанности возложены на него.

Осторожно, чтобы не разбудить Меган, он отстранился и выполз из-под одеяла.

И едва не охнул: деревянный пол за ночь заледенел. Но он еще немного постоял, глядя на Меган. В ушах эхом отдавались ее страстные крики. Она молила его не останавливаться, наполнить ее, проникнуть глубже, любить сильнее. Никогда еще он не чувствовал себя таким униженным и одновременно могущественным.