– Ты будешь, наконец, говорить? Приказываю тебе, слышишь?
– Что же, – неверным голосом заговорил разбойник, – я думаю так: раз уж враг попался, надо убить его.
– Это, действительно, твое мнение?
– Да!
– Что вы теперь скажете, дон Руис? – спросил Твердая Рука.
– Скажу, что не могу и не должен мстить своему бывшему противнику. О, конечно, в бою, обороняясь от нападения, я бы ничуть не постеснялся прикончить его. Но сейчас он безоружный пленник, и не моя рука должна покарать его.
– …что, раз мы лишены возможности передать этого человека в руки правосудия, нам следует отпустить его на все четыре стороны.
– Надеюсь, вы хорошо взвесили все последствия такого решения?
– Это решение подсказано мне моей совестью.
– Будь по-вашему, – сказал незнакомец и обратился к разбойнику, который в течение всего разговора не проронил ни слова, хотя его глаза беспокойно перебегали от одного собеседника к другому. – Встань! – сказал незнакомец. Бандит встал.
– Посмотри-ка на меня, – продолжал незнакомец. – Узнаешь?
– Нет.
Незнакомец выхватил из костра пылающую головню, поднес ее к своему лицу и повелительно произнес:
– Смотри хорошо, Кидд!
– Твердая Рука! – невольно отшатнувшись, глухим голосом воскликнул бандит.
– Наконец-то узнал меня! – с язвительной усмешкой произнес незнакомец.
– Что прикажете, Твердая Рука?
– Ничего. Ты слышал наш разговор?
– До единого слова.
– Что ты об этом думаешь?
Разбойник молчал.
– Говори, не стесняйся. Я разрешаю.
Разбойник продолжал хранить молчание.
– Ты будешь, наконец, говорить? Приказываю тебе, слышишь?
– Что же, – неверным голосом заговорил разбойник, – я думаю так: раз уж враг попался, надо убить его.
– Это, действительно, твое мнение?
– Да!
– Что вы теперь скажете, дон Руис? – спросил Твердая Рука.
– Скажу, что не могу и не должен мстить своему бывшему противнику. О, конечно, в бою, обороняясь от нападения, я бы ничуть не постеснялся прикончить его. Но сейчас он безоружный пленник, и не моя рука должна покарать его. Сквозь маску суровости, которую Твердая Рука придал своему лицу, невольно вспыхнула радость, вызванная этими благородными чувствами, так безыскусно выраженными. Снова воцарилось молчание, в продолжение которого каждый из этих трех людей ушел в свои мысли. Наконец, Твердая Рука обратился к бандиту, который стоял в прежней позе невозмутимого и безучастного ко всему происходящему человека.
– Ступай. Ты свободен, – сказал Твердая Рука, освобождая бандита от пут. – Но помни, Кидд: этому кабальеро, но не мне, угодно было простить тебя. Я ничего не забыл. Ты меня знаешь. Берегись же снова очутиться на моем пути! В другой раз не отделаешься так легко от справедливого возмездия. А теперь ступай!
– Ладно, Твердая Рука, запомню, – ответил Кидд не без затаенной угрозы, прозвучавшей как прощальное приветствие тем, кто подарил ему жизнь.
И, нырнув в кусты, он бесследно исчез.
Глава III. БИВАК[10]
Несколько минут до них еще доносился треск кустарника, ломающегося под ногами убегавшего во всю прыть бандита.
Наконец, все смолкло.
– Можете не сомневаться: теперь уж вы наверняка нажили себе в прерии непримиримого врага, – глядя исподлобья на дона Руиса, заговорил Твердая Рука. – Ну что же… вы этого хотели, ибо, надеюсь, вы не так наивны, чтобы рассчитывать на благодарность подобного негодяя?
– Мне жаль его, если он возненавидел меня за добро, оказанное ему мною в уплату за зло, которое он намеревался причинить мне. Но я не мог поступить иначе: я действовал по велению моей совести.
– Если вы и впредь намерены осуществлять на практике в здешних краях столь высокие принципы, я не поручусь за ваше долголетие.
