покачивая.

Наконец, когда поток слез уменьшился, он сказал:

– Когда я услышал, что власти разыскивают гувернантку, считая ее виновной в преступлении, я сказал им, что видел кое-кого на конюшенном дворе.

Мэри замерла в его руках.

– Я сказал, что видел молодого крепкого мужчину со шрамом на лице, тащившего тяжелый мешок. Я сказал, что заговорил с ним. Он был вызывающе груб и говорил с акцентом. Я сказал, что понял только потом – пятна на его одежде были не грязь, а кровь. Я рассмеялся, когда услышал, что они разыскивают тебя. И пристыдил их за глупейшие подозрения, что такая маленькая хрупкая женщина могла убить такого здоровенного мужчину, как Бессборо, да еще и спрятать тело. Так что, как видишь, даже тогда я не считал, что ты заслуживаешь казни.

– Я… правда? Ты так думал? – Она смотрела на него, широко раскрыв глаза, и ей казалось, что на нее взирает сама любовь. Этот суровый человек, веривший в справедливость мести, не осуждал ее. Они говорили о совершенном ею убийстве, и он гораздо больше беспокоился о ее благополучии, чем о ее вине.

– Я была глупа. Неосмотрительна.

– Ты была Джиневра Фэрчайлд.

– Да. – Он понял! – Там где Джиневра, там всегда хаос.

– Иногда хаос бывает полезен. Он ведет к переменам. Джиневра изменила меня. Где твой платок?

– Мой?

– Твой носовой платок.

Она осторожно достала его из кармана. Запрокинув ей голову, он нежно вытер ее лицо. Кожа у нее покрылась пятнами от слез, глаза покраснели, намокшие от дождя волосы липли к лицу. Ему казалось, что он в жизни не видел никого прекраснее.

– Тогда утром у тебя в спальне Джиневра взяла в тебе верх, и мне это очень понравилось.

Она взяла у него платок и высморкалась.

– Тебе так понравилось, что ты был вынужден жениться на мне?

– Я бы мог и сам до этого додуматься, но мне потребовалось бы больше времени, чтобы признать, как я… насколько я… – он запнулся, но, переведя дух, выговорил, наконец, давно забытые слова:

– Я люблю тебя, Джиневра Мэри Фэрчайлд Дюран.

Он уже видел недавно точно такое же выражение у кого-то на лице. Он старался вспомнить, кто бы это мог быть, и тут его осенило. Когда угрожая Бриндли пистолетом, он предложил пощадить его жизнь, если только Мэри простит его, у Бриндли было такое лицо. Озадаченное, испуганное, оскорбленное… полное надежды.

Да, на ее лице был отблеск надежды. Она надеялась, она хотела верить, что его признание правдиво. У него немного отлегло от сердца. Быть может, леди Валери была права.

Но когда она заговорила, в ней говорил страх:

– Ты не любишь Джиневру. Никто не может ее любить. Она дика, необузданна, невероятно глупа.

– О чем ты говоришь? Ты просто была слишком юной. В юности все такие. Некому было научить тебя, подсказать тебе. – Она его просто раздражает этим! Неужели она не понимает?.. – Ты и есть Джиневра Мэри Фэрчайлд. Не говори «она». В этом вся ты. Твое прошлое создало тебя такой. Такую я тебя люблю – и уважаю.

Она недоверчиво фыркнула.

– Ну подумай, Джиневра Мэри, разве ты покушалась когда-нибудь на убийство с той самой давней ночи?

Она, казалось, задумалась, вглядываясь в каминные трубы и струившийся из них дым. Наконец, она взглянула на него.

– Только тебя.

Он засмеялся. Нет, это великолепно! Боже, до чего он любил ее! Она отвечала ему бесстрашно и дерзко. Она ловко ставила его на место. Она воскресила его к жизни после многих лет прозябания. Он был перед ней в неоплатном долгу.

– Сегодня ты спасла мне жизнь. Бриндли убил бы меня, не помаши ты у него перед носом этим проклятым дневником.

Она содрогнулась.

– Я знаю, – слабость вновь одолела ее. Он прикрыл ее полами своего сюртука.

– Однажды ты лишила человека жизни, сегодня ты спасла жизнь.

Она подумала немного, потом вскинула голову.

– Это правда.

– Поэтому ты простишь себя! – Он не просил, он приказывал ей. – Жизнь любимого человека – достойная плата за жизнь чудовища.

– Да. – Она погладила его щеку. – А разве ты мой любимый?

– Так считает леди Валери.

– А что она еще сказала?

Он поморщился, вспомнив полученный выговор.

– Ничего особенного. Только то, что ты любишь меня, а я люблю тебя. Сама понимаешь, мы не осмелимся ей возражать.

– Нет. – Она приподнялась и нежно поцеловала его, упиваясь медовой сладостью его губ. – Она права. Ты лучше всякого принца, о котором я только могла мечтать.

Его плоть отозвалась на ее упоительное прикосновение, его сердце затрепетало от ее нежного признания. Он хотел как можно скорее отнести ее в спальню и… и позвать к ней врача, чтобы осмотреть ее рану. Он поднялся и понес ее к двери.

– Больше никогда, ни при каких обстоятельствах ты не подвергнешь свою жизнь опасности ради меня.

– Он хотел убить тебя. – Ей казалось, что этого объяснения было достаточно. Он стиснул ее еще сильнее.

– Я подумал, что он убил тебя и все из-за этого проклятого дурацкого дневника.

Остановившись, он огляделся.

– А, кстати, что случилось с дневником?

– О… ты имеешь в виду книгу. Я думаю, она упала вниз.

– Он его непременно подберет, – с отвращением сказал Себастьян. – Я уложу тебя в постель и сейчас же догоню его.

Она тихонько засмеялась.

– Оставь, нет никакой надобности. Я уже давно отдала дневник леди Валери.

Не будь она ранена, он бы встряхнул ее как следует. Вместо этого он осторожно развернулся, чтобы пронести ее в дверь и потребовал:

– Объясни!

– Когда ты меня здесь оставил, я пошла к леди Валери и рассказала ей все.

– Ну, конечно. – Сам он до этого не додумался. – Вот откуда ей все стало известно. Да ведь она, кажется, и говорила об этом.

– Она оставила у себя дневник и дала мне взамен книгу, которую ей привез любовник из Индии.

– Какую еще книгу? – У него сразу же возникли подозрения.

– Ну… – Он не видел ее лица, но почувствовал, что щеки ее запылали. – С картинками. Леди Валери сказала, чтобы я посмотрела их. А когда придет время и мы помиримся, мы сможем воспользоваться этой книгой для… уточнений.

Он вынес ее в главный коридор дворца.

– Камасутра?!

– Да, мне кажется, она так называется.

– Эта женщина неисправима, – пробормотал Себастьян.

– Но это не имеет значения, – Мэри беззвучно засмеялась. – Ведь она теперь у мистера Бриндли.