— Послушайте, Хэл не имел в виду ничего плохого. Просто он был из тех людей, которые всегда хотят сделать приятное, поэтому он и не говорил вам ничего, что могло бы вас огорчить. — Алекс еще раз внимательно посмотрел на Джил и вернулся к экрану. — Я ищу по именам — Галлахер, Кейт и так далее.

Джил кивнула. И без всяких предисловий сказала ему в спину:

— Хэл сказал, что это его квартира. Он солгал.

Пальцы Алекса замерли на клавиатуре. Он снова посмотрел на нее.

— Мне жаль.

— Я просто не понимаю.

— Я же сказал, Хэл любил делать приятное. Он говорил вам то, что вы хотели слышать.

Джил почти пожалела, что пришла сюда и встретила Алекса Престона. Алекс утверждал, будто Хэл говорил, что любит, только потому, что она хотела это слышать?

Ей захотелось плакать. Хэл говорил, что любит ее, а сам любил Маризу. Еще одна ложь.

Ложь, которую не прощают.

А потом — Кейт.

— Вы как?

— Мне безразлично, чья это квартира, — сказала Джил.

Он по-прежнему смотрел на экран.

— Ничего, — наконец произнес Алекс. Потом добавил: — Подождите-ка. Может, Хэл спрятал где-то эти файлы. — И начал быстро пощелкивать клавишами.

— Ловко у вас получается, — заметила Джил, стоя позади Алекса и глядя на экран поверх его плеча.

— Вот, так и есть. Эврика. Gallagher1.doc, Gallagher2.doc, Gallagher3.doc.

— Боже мой! — воскликнула возбужденная Джил. — Это, должно быть, письма.

Алекс обернулся к ней.

— Если только он не вел досье на вас.

Джил вздрогнула, а потом поняла, что Алекс шутит.

— Это не смешно.

— Извините.

— Ну давайте, скорее открывайте первый, — нетерпеливо попросила Джил.

— Не могу, — отозвался Алекс.

— Почему?

— Нужен пароль. — Он продолжал печатать. Джил смотрела, как он набирает: Галлахер, Кейт, Джил, Хэл. Он попробовал даже Энн, Коллинзуорт, Бенсонхерст. Экран не реагировал.

Они потратили еще полчаса, пробуя каждое слово, которое приходило им в голову в связи с семьей или Хэлом.

— Постойте-ка, — вдруг проговорила Джил, и ее глаза расширились. — Когда мы с Лорен были в Аксбридж-холле, она сказала, что в детстве у Хэла и Томаса был тайный язык. Они произносили слова задом наперед! Попробуйте Тйек!

— Кейт задом наперед. Ладно. — Ничего не изменилось. — Еще какие предложения? — спросил он.

И когда Джил уже собралась предложить написать в обратном порядке свою фамилию, он быстро набрал Р-Е-Х-А-Л-Л-А-Г.

Экран тотчас же заполнился текстом. Джил, не сознавая, что делает, почти парализованная от возбуждения, схватила Алекса за плечо и наклонилась вперед, вглядываясь в экран.

— Это письмо, — сообщил он. — Датировано десятым января 1908 года. Я распечатаю его.

Но Джил не двинулась.

— Подождите, — прошептала она, накрывая руку Алекса своей. По спине у нее побежали мурашки, когда она прочла вслух: — «Дорогая Энн».

В следующей строчке говорилось: «Мне страшно. Я очень боюсь за свою жизнь».

«Дорогая Энн!

Мне страшно. Я очень боюсь за свою жизнь.

Дражайшая моя подруга, я знаю, как хорошо ты меня понимаешь, и тебе известна моя склонность к мелодраме. Я не хочу тебя встревожить, Энн. Но в данном случае я не преувеличиваю. Я так одинока, мне так страшно и некому довериться. Я доверяю тебе правду.

Я не вернулась домой. Я не в Нью-Йорке. Я снимаю милый сельский домик недалеко от Робин-Гуд-Бэй. Дело в том, дорогая моя подруга, и я уверена, ты простишь обман, который стоил мне столько боли, что у меня не было выхода, кроме как уехать из города. У меня будет ребенок, Энн.

Прошу тебя, не презирай меня! И не спрашивай, как имя моего возлюбленного. Я не могу его назвать. В этот деликатный момент это было бы ошибкой. Могу сказать только, что он из очень хорошей и очень старой семьи и что мы обязательно поженимся.

Не думай обо мне плохо, Энн. Временами мне хотелось больше походить на тебя — быть истинной леди, которая никогда и не помыслит о подобной связи. Но я не похожа на тебя. Моя ирландская и американская кровь быстро бежит в моих жилах. Жизнь всегда казалась мне такой огромной и полной сокровищ. И я всю жизнь ждала именно этого человека. Он — мой рыцарь без страха и упрека, Энн.

И он не бросил меня. А одна я потому, что он сейчас за границей, такова воля его отца. И мне очень-очень одиноко. У меня есть служанки, но они такие мрачные, что я скорее стану разговаривать сама с собой, чем поделюсь с ними своими страхами. Деревню я, разумеется, не посещаю. Там, наверное, ходят обо мне самые невероятные сплетни. Мы пустили слух, что я скорбящая вдова. Это была его идея, и мне кажется, она идеальна. Он и сам идеальный.

Да, дорогая Энн, я улыбаюсь.

Мой врач говорит, что я рожу к маю. Он не опасается осложнений, так как у меня широкий таз, а это благоприятно для вынашивания и родов. Рожать я собираюсь в лучшей детской больнице, не хочу отдавать себя в руки деревенской повитухи! Но все равно мне страшно, потому что столько женщин умирает при родах. Помнишь леди Кэсуэлл, умершую прошлым летом? А ведь ей тоже говорили, что нет никаких причин для опасений! А вдруг я умру, производя на свет нашего ребенка?

Что, если Господь накажет меня за мои грехи? И не только за любовь вне брака, но и за все мое прошлое безрассудство?

И что самое страшное, я не чувствую раскаяния! И Он, конечно, знает об этом!

Разве ты можешь обвинить меня, дорогая Энн, в том, что мне страшно? Как бы я хотела, чтобы ты была рядом.

Я пытаюсь быть сильной, но ведь мне всего восемнадцать. Я так мало видела в жизни, я еще столько хочу успеть — путешествовать по свету, знакомиться с людьми, читать книги, обсуждать новые идеи, ходить на балы, вырастить этого ребенка и стать женой этого человека. Я молюсь об этом.

Не упрекай меня, когда мы встретимся вновь. Я собираюсь вернуться в город после рождения ребенка. А поскольку я поклялась на Библии, что никому не выдам своего местонахождения, то не могу дать тебе свой адрес. Молись за меня, Энн. Зная это, я многое выдержу, твоя любовь поддержит меня.

Я скучаю по тебе.

С любовью и верностью, любящая и преданная, самая искренняя, твоя лучшая подруга

Кейт».

Прочитав письмо, Джил долго не могла прийти в себя. Она как наяву видела Кейт, с наметившимся