Грудь Колина напряглась. На спине и плечах поигрывали мускулы. Почувствовав это, Мерседес ускорила ритм. Он изогнулся под ней, сделав толчок, и перевернулся так, что она оказалась под ним. Он с силой вонзился в нее, исторгнув из нее глубинный, страстный стон.

Дрожь сотрясла его тело, потом ее. Напряжение, соединившее их так тесно, теперь исходило этой дрожью. За несколько секунд наслаждение выкристаллизовалось, стало ощутимым. И потом сразу исчезло. Это была умиротворяющая летаргия. Они лежали не двигаясь и не разговаривая.

Они, может быть, и провели бы так целый вечер, если бы Мерседес не встревожилась из-за случайной искры, вылетевшей из камина и чуть не опалившей ее волосы. Одну она оставила без внимания. Когда отскочила вторая, она села и заколола волосы на затылке.

Колин видел, как ее изящные руки вскинулись к голове… как приподнялись ее груди. Ее кожа еще светилась отблеском их любви. Он вздохнул, когда увидел, что она поднимает бретельки своей рубашки. Но когда она наклонилась над ним, одна из них тут же упала. Тогда он удивился, как быстро Бог услышал его молитвы.

— Почему ты улыбаешься? — прошептала она.

— Это, должно быть, риторический вопрос, как ты его называешь.

Она слегка поцеловала его.

— Какой ты умный! — Взгляд Мерседес упал на двери библиотеки. — Ты их запер?

— Немного поздно спрашивать об этом, ты не находишь? Ты уверена, что хочешь услышать ответ?

Мерседес вскочила и направилась к двери, по пути поправляя платье. Она потрясла ручки. Дверь была на запоре. Повернувшись к Колину, Мерседес уперлась руками в бока.

— Ты мог бы и сказать мне об этом, а не заставлять предполагать самое худшее.

Он сел и стал приводить в порядок свою собственную одежду.

— Но ты так замечательно кидаешься на приманку!

— Я видела форель, которую ты ловишь, — сказала она с некоторым раздражением. — Не очень-то приятно, когда тебя сравнивают с большой, разевающей рот рыбиной.

Он встал.

— Хорошо, впредь я буду стараться делать более лестные сравнения. Это тебя устроит?

То, что он сейчас сделал, удовлетворило ее. Лесть всегда к месту. Она не смогла сдержать улыбки.

— Думаю, что да, — строго сказала она. Он посмотрел на ее губы. Она, кажется, была вполне довольна собой. Он льстил себя надеждой, что это в какой-то степени его заслуга. Колин поднял оба бокала с вином и осторожно уравновесил их на одной руке. В другой он держал бутылку.

— Наверное, миссис Хеннпин уже приготовила нашу комнату, — сказал он. — Не желаешь ли присоединиться ко мне?

Мерседес вслед за ним посмотрела на место перед камином, где они только что занимались любовью. Она не смогла удержаться от улыбки.

— Кажется, сегодня ничего не получилось так, как я себе представляла.

Прежде чем Колин успел спросить, что она имеет в виду, Мерседес открыла двери и направилась к лестнице.

В комнате Колина на каминной доске и на ночном столике стояли вазы с цветами. Розовые лепестки были разбросаны по кружевным накидкам. Мерседес заметила На комоде у Колина кое-что из своих туалетных принад-лежностей. Она сразу подумала, что в гардеробе в соседней комнате теперь висит какая- то часть ее одежды. Колин как раз закрывал за собой дверь каблуком сапога, когда она обернулась к нему.

— Это была твоя идея? — спросила она.

— Цветы? — Он поставил бокалы с вином на маленький столик между креслами у камина. — Думаю, тут поработала Сильвия. Или Хлоя.

— Нет. — Мерседес огорченно покачала головой. — Я настаиваю, что это была твоя идея, чтобы у нас была общая комната…

Теперь смутился Колин.

— Но ведь мы поженились, — сказал он. — Конечно, у нас должна быть общая комната,

— Ты бы спросил сначала меня. Это так не делается. По крайней мере в таком доме, как Уэйборн- Парк, — здесь десятки свободных комнат. Мы можем выбрать смежные комнаты здесь, в южном крыле, если ты предпо-читаешь уединение, или в северном крыле, если ты ничего не имеешь против соседства с моими сестрами.

Колин сел на край постели и снял сапоги. Он вытянул ноги, скрестив щиколотки.

— Мерседес, — терпеливо начал он. — Мы уже были в этой комнате вместе. И я не вижу разницы…

— Разница есть. Когда я приходила сюда, я могла уйти. У меня была своя комната. Я не могу находиться с тобой здесь… все время.

— Но, Мерседес, ты моя жена. Она повертела кольцо на пальце. — У меня было больше свободы, когда я была твоей любовницей.

Он выпрямился и смерил ее холодным взглядом.

— Немного поздновато для сожалений. Ты уже сказала, что сегодня все было не так, как ты задумала. Прибавь еще и это в список своих претензий.

— У меня нет никаких претензий, — сказала она, повышая голос. — Кроме этой. Я не предполагала, что ты захочешь общую спальню.

— А я не предполагал, что ты захочешь спать отдельно.

Мерседес удивленно посмотрела на него. Раздражение улетучилось, как только ветер подозрений перестал надувать паруса самолюбия. Она с сожалением покачала головой и улыбнулась.

— Я не говорила, что хочу спать отдельно, — сказала она. — Я только хочу иметь свою комнату. Это совершенно разные вещи.

Она подошла к постели. Колик разомкнул ноги и поймал ее коленями. Мерседес положила ему руки на плечи.

—  — А что касается моих слов, что сегодня все не так, как я себе представляла… Ты ведь не знаешь, но я всегда думала, что дядя продаст меня кому-нибудь из своих друзей. Он часто грозил мне этим. И если бы я не помогала ему держать на плаву Уэйборн-Парк и не заботилась о его детях, граф давно бы продал меня с аукциона.

Колин знал, что это чистая правда. Внутри у него все сжалось.

— Значит, ты не разочарована? — сменил он тему.

— В чем? — не поняла она.

— Ты же хотела венчаться в саду.

— Это вообще могло случиться в тюрьме, — напомнила она ему. — А ты завалил всю часовню цветами. Это было так замечательно!

— Нам так и не удалось провести весь день вместе.

— Но зато позже я оценила наше уединение.

— Мы завершили нашу свадьбу в библиотеке.

— А если посмотреть по-другому: мы отсрочили этот спор.

Мерседес ожидала, что он рассмеется. Или по крайней мере улыбнется. Но он не сделал ни того, ни другого. Он молча смотрел на нее, и в глазах его она увидела такую обнаженную боль, что у нее перехватило дыхание.

— Колин, что с тобой?

Он привлек ее к себе. Прижался лицом к ее груди. И почувствовал, как тонкие пальцы погладили ему волосы. Обхватив его шею, она баюкала его как ребенка.

— Что случилось? — спросила она. — Я же вижу — что-то не так!

Он молчал несколько долгих секунд, потом отпустил ее и встал. Добавил вина в бокалы, предложил ей. Она отказалась. Он отошел, чувствуя на себе ее взгляд,

— Да, кое-что есть, — сказал он наконец. — И самое ужасное, что ты об этом не знаешь.

Мерседес машинально скрестила руки на груди. Такой защитный жест помогал ей обычно унять спазмы в животе. Сейчас это не помогло.

Он и сам не знал, что сейчас скажет, пока не произнес первую фразу: