приказывается под страхом сурового наказания сдать в казну все монеты с изображением маленького царя, какая польза от всего этого, раз вопрос о престолонаследии висит на столь тонком волоске, как здоровье великого князя Петра?

Через год еще какая-нибудь более коварная болезнь может его похитить, но через год может также оказаться налицо новый представитель царского рода, более крепкий и здоровый, чем Петр, такой же крепкий и здоровый, как Екатерина. В конце концов великому князю уже 17 лет. Правда, это еще слишком юный возраст для того, чтобы стать подлинным главою семьи, понять сущность брака, но все это придет позднее, да и вообще не столь уж важно. Важно одно – чтобы последний отпрыск дома Романовых (помимо того Иоанна) имел сына и тем укрепил ее, Елизаветы, трон. Только это.

Венчание назначается на первое июля. Елизавета хочет, чтобы венчание это было самым пышным из когда-либо праздновавшихся в России, она хочет, чтобы сказочный блеск этого венчания создал и в русском народе, и за границей впечатление о нерушимом, необъятном могуществе русского трона. Приготовления к этому гигантскому празднеству – он должен продолжаться целых десять дней – всецело ее поглощают. Это задача, соответствующая ее безраздельному тщеславию, ее восточной любви к роскоши и блеску, ее любви к инсценировкам. Она ничем другим больше не интересуется, не выслушивает докладов министров, оставляет самые важные бумаги непрочитанными, откладывает принятие решений по самым важным вопросам. Русскому послу в Париже отправляется приказ навести самые тщательные справки о том, как были организованы празднества по поводу венчания дофина с испанской инфантой, и вскоре от того получают точный список французского свадебного придворного церемониала и рисунки брачной процессии.

В то время как в Петербурге сгоняются со всех концов России гурты скота, свозятся на сотнях телег птицы, фрукты, овощи, мед, вино, в то время как в гавани причаливают чуть ли не ежедневно суда с сукном из Англии, готовыми ливреями из Парижа, экипажами из Германии, в то время как императрица и с нею и весь двор, и вся Россия заняты приготовлениями к свадьбе, жених выслушивает от своего любимого лакея Румбера, отставного Шведского драгуна, поучения о том, каков должен быть настоящий брак. Румбер оставил на родине жену, он говорил на основании личного опыта: жена не смеет в присутствии своего мужа даже дышать; только дурак позволяет жене иметь свое собственное мнение; несколько вовремя отпущенных пощечин весьма полезная вещь и т.п. Подобные речи Петр выслушивает с большой охотой, а с еще большей охотой передает их, злобно ухмыляясь, Екатерине.

Пусть она только не подумает, будто он добивается ее любви. Ее любовь ему абсолютно не нужна – она должна его только бояться. Подобно Ричарду III, Петр решил стать плохим супругом, потому что утратил надежду завоевать любовь своей невесты. Вдобавок к своему отвращению перед его уродством (это отвращение можно было бы и преодолеть) Екатерина начинает ощущать прямо страх перед его характером. Она начинает бояться брака, часто плачет, и ее фрейлинам приходится затрачивать немало стараний для того, чтобы снова привести ее в хорошее настроение.

Брак еще не заключен, а уже дают о себе знать признаки глубокой взаимной антипатии. Кое-что об этом доходит до сведения Елизаветы. Она глубоко возмущена, велит удалить лакея Румбера, приказывает даже посадить его в тюрьму, она удваивает свое внимание по отношению к Екатерине и при каждом подходящем случае отличает ее. Но, в общем, императрица видит все эти вещи в таком свете, в каком ей их хочется, в каком она должна их видеть: все это ничего не значащие пустяки. Великий князь попросту еще ребячится, брак превратит его в мужчину. Когда у него будет жена, он перестанет играть в куклы, когда у него будет такая умная и веселая жена, как Екатерина, настанет конец его дружбы с грубыми лакеями.

В эту же приблизительно пору играющий в солдатики Петр провозглашается совершеннолетним и назначается владетельным князем Гольштинии. Для будущего властелина бескрайнего Российского государства это, казалось бы, особого значения иметь не должно, но на малодушного приниженного мальчика это производит огромное впечатление.

Стелин сообщает, что великий князь огласил во всеуслышание полученную им бумагу о возведении в сан владетельного князя и сказал Бергольцу и Брюммеру: 'Наконец-то желания мои осуществились. Достаточно вы мною командовали, теперь очередь повелевать за мною. Я постараюсь так скоро, как возможно, отослать вас обратно в Гольштинию'.

Лучше всего он бы себя чувствовал, если бы ему и самому разрешили вернуться в Гольштинию и быть там маленьким владетельным князьком, вассалом обожаемого им короля Фридриха. Гольштиния ему оттого так по душе, что ее размеры соответствуют его духовному размеру. Несчастье его жизни заключается именно в том, что ему предстоит получить больше, чем он желает: величайшую страну Европы в управление и самую гениальную женщину той эпохи в жены.

Свадьба назначается на 21 августа. За три дня до того по улицам Петербурга разъезжают герольды и громом барабанов извещают народ о предстоящем событии. На Адмиралтейской площади расставляются столы с закусками, из фонтанов льется вино, и ликованию нет конца. Свадебная процессия идет от Зимнего дворца до Казанского собора от десяти часов утра до часу дня. В коляску, в которой сидят императрица и молодые, впряжены восемь лошадей, ведомых под уздцы шталмейстерами; за коляской следуют сто двадцать придворных экипажей, сопровождаемых скороходами, гайдуками, пажами и верховыми офицерами. Екатерина надела на напудренные волосы небольшую бриллиантовую корону и платье из серебряной парчи, обшитое до половины юбки золотой парчой. Она выглядит – даже по отзывам ее матери – восхитительно. Обряд венчания совершает учитель и духовник Екатерины Симеон Тодорский и длится он полных три часа.

Сопряженные со свадьбой празднества, приемы, ужины, оперные спектакли, комедийные представления, иллюминации и фейерверки продолжаются десять дней. В заключение происходит любопытная церемония, введенная еще Петром Великим, но организуемая в этом году в последний раз: выезд 'дедушки русского флота' – знаменитого маленького ботика Петра Великого. Ботик этот обычно хранится в Петропавловской крепости, он слишком стар и непрочен для того, чтобы быть спущенным на воду. Его погружают на большую баржу, завешанную красным сукном, и в сопровождении бесчисленного количества гребных лодок, яликов, флотских офицеров, высших чинов адмиралтейства, императрицы и новобрачных маленький ботик доставляется по Неве до Александро-Невского монастыря, где архиепископ окропляет его святой водой и на нем подымают императорский вымпел, а Елизавета целует хранящийся на борту ботика портрет своего отца. Символическое значение этой довольно сложной церемонии очевидно: Елизавета, а вместе с ней и новобрачные присягают в верности заветам Великого Петра.

'Это была, пожалуй, самая веселая свадьба, когда-либо праздновавшаяся в Европе', – пишет княгиня Цербстская своему мужу Христиану-Августу. Возможно, что это замечание справедливо, если только не принимать в расчет двух участников веселых празднеств: Петра и Екатерину.

'…Затем императрица проводила великого князя и меня в наши покои, фрейлины раздели меня и уложили между девятью и десятью часами вечера в постель. Я просила принцессу Гессенскую побыть еще немного со мной, но она не соглашалась… Я оставалась более двух часов одна и не знала, что мне делать. Продолжать ли лежать в постели или встать? Наконец появилась моя камеристка Крузе и доложила мне со смехом, что великий князь дожидается своего ужина, который ему скоро должны принести. После того как его императорское высочество изволило основательно поесть, он отправился спать и, улегшись подле меня, начал разговаривать со мной на ту тему, как позабавило бы одного из его камердинеров, если бы тот увидел нас лежащими в одной постели. Затем он задремал и благополучно проспал до самого утра… Г-жа Крузе пыталась на следующее утро расспрашивать нас, новобрачных. Но ее надежды не оправдались. В таком же положении без малейших изменений оставалось все на протяжении последующих девяти лет'.

Этими словами заканчивает Екатерина повествование о своей свадьбе и первую часть мемуаров.

Екатерина сама раздвигает полог своего алькова и раскрывает перед любопытными взорами его тайну. Она знает, для чего это делает: отнюдь не из бесстыдства, это чувство чуждо ей всю жизнь. Даже в качестве зрелой женщины, славящейся своими любовными похождениями во всей Европе, она остается в своих разговорах, письмах, заметках чрезвычайно сдержанной, почти стыдливой. Никогда не упоминает она