иду в радиорубку. Быстрее, профессор! – Боцман неожиданно сунул руку за пояс и вытащил пистолет. Поймав на себе удивленные взгляды Славгородского и Ожогина, пояснил: – Я работаю на наших друзей, профессор. Теперь вы знаете…

Он снял с предохранителя «стечкин» и быстро вышел из каюты. Славгородский сразу же последовал за ним. Будулай проводил их каким-то испуганным взглядом, запер дверь и уселся на кровать рядом с Наташей, которая начинала понемногу приходить в сознание. И совсем неожиданно для самого себя высокий бородатый мужчина зарыдал, словно ребенок. Слезы градом лились из его больших карих глаз, он неуклюже растирал их по лицу и тщетно пытался вспомнить, когда последний раз в жизни ему приходилось плакать.

Поднявшись по лестнице, выходящей на палубу со стороны левого борта, Славгородский сразу пошел в каюту капитана, а боцман, оглядываясь по сторонам и прижимаясь к переборке, направился в носовую часть судна, откуда начиналась лестница, ведущая на третий уровень надстройки, туда, где рядом друг с другом находились капитанский мостик и радиорубка.

Евгений посмотрел вверх – в обоих помещениях, как и следовало ожидать, горел свет. Он на секунду остановился, перевел дыхание, провел ладонью левой руки по гладкой вороненой стали пистолета и тут краем глаза уловил едва заметное шевеление у надстройки, как будто кто-то вышел со стороны правого борта и тоже направился к ведущей наверх лестнице. Так оно и оказалось. В четырех шагах от боцмана стоял Борис, моторист из машинного отделения. Он оцепенело смотрел то на Евгения, то на направленный ему точно в переносицу пистолет и молчал. Первым заговорил боцман. Он узнал моториста, опустил «стечкин» и тихо сказал:

– Не бойся, я просто принял тебя за другого.

– За кого другого? – настороженно спросил Борис, наконец справившись с оцепенением и подойдя почти вплотную к Евгению. – За куропатку? Или медведя? Ты что, решил поохотиться здесь, на палубе, в половине четвертого ночи? – Борис покачал головой и демонстративно покрутил указательным пальцем у виска. – Псих…

– Помолчи! – резко отсек боцман. – Только что Прохоров избил и связал в пятой каюте Наташу, застрелил своего помощника Гончарова, спящего, а сам пропал. Ты его не видел?

– Чего он сделал?! – Брови моториста удивленно взметнулись. – Убил?

– Да, убил. Он шпион, и радист, – Евгений кивнул в сторону светящегося над головой окна радиорубки, – с ним заодно. Теперь ты понял? Быстро иди к своему старшему и предупреди его. Машина на вашей шее, все должно быть очень оперативно. Не исключено, что у них есть сообщники на каком-нибудь судне, которое тащится за нами на расстоянии десяти миль с самого начала экспедиции. Ты меня хорошо понял?.. Тогда бегом в машинное отделение, – и, не дожидаясь ответа, боцман стал подниматься по круто идущей вверх железной лестнице.

Он уже сделал не менее восьми шагов, когда его уши вдруг уловили странный звук, как будто кто-то тихо чихнул, прикрываясь ладонью. В следующую секунду что-то тяжелое сильно ударило Евгения под левую лопатку, раскаленная молния пронзила все тело от головы до ног, в ушах с неимоверной скоростью стал нарастать пронзительный свист, руки отчаянно вцепились в еще теплые от палящего целый день солнца металлические поручни лестницы, а потом все внезапно исчезло, словно киномеханик нажал на кнопку и остановил фильм. Какое-то время Евгений еще стоял, глядя невидящими глазами в бездну спустившейся на Атлантический океан ночи, а потом плавно, словно в замедленной съемке, повалился назад. Ноги его отделились от ступеней, руки неестественно поднялись вверх и вывернулись назад, пальцы правой руки разжались, выпуская оружие, и боцман тяжело обрушился на палубу «Пеликана» рядом с молча стоящим Борисом.

Моторист подошел, направил ствол своего пистолета в голову распластавшегося мужчины и еще раз нажал спуск. Затем поднял выроненный Евгением «стечкин», засунул за пояс, второй пистолет положил в карман, схватил боцмана за ноги, отволок к борту, одной рукой взял за воротник рубашки, второй за ремень, без видимого труда приподнял восьмидесятикилограммовый труп и перекинул через борт. Несмотря на то что на эту сторону выходили окна трех кают, никто не придал значения глухому, словно накатившаяся на борт волна, всплеску. Боцман же уже целую минуту стремительно несся по длинному черному туннелю, вдали которого отчетливо маячил яркий, ослепляющий свет…

Покинув рубку радиста, Прохоров сразу же направился в компьютерный центр, но Ожогина там не было. Вадим Витальевич быстро развернулся и побежал в сторону носовой части судна, где размещались каюты, не заметив стоящего около борта и провожающего его взглядом Бориса. Там он тихо подкрался по коридору, остановился перед каютой номер семь и медленно надавил на ручку.

Дверь открылась, и Прохоров увидел лежащего на спине Гончарова с дыркой посередине груди, оставленной «браунингом» сорок пятого калибра. Значит, все-таки Михаил, а не профессор!.. Это было просто подарком судьбы.

Прохоров быстро вышел, закрыв за собой дверь, хотел было сразу же зайти в соседнюю каюту и проверить, как там Наташа, но счел это лишним и со всех ног побежал в каюту капитана Дорофеева. По расчету Вадима, именно там и должны были находиться сейчас Ожогин и Славгородский.

Дверь в каюту «кэпа» оказалась запертой, но за ней Прохоров отчетливо различил тихий голос профессора. Медлить было нельзя. Вадим Витальевич направил пистолет на замок, отошел за дверной косяк и выстрелил. Путь был свободен. Он рывком распахнул дверь и увидел застывшего посередине просторной каюты Славгородского и сидящего перед рацией «кэпа». Тот еще не успел связаться с людьми из СБ, это было очевидно даже при беглом взгляде. Не часто приходилось капитану второго ранга Дорофееву прибегать к помощи стоящей в его каюте запасной рации, предназначенной для экстренной связи…

– Ты?!! – увидев ворвавшегося Прохорова, прорычал Славгородский. Он уже ни о чем ни думал – крепко сжал кулаки и бросился на так ненавистного ему человека. Перед глазами у профессора все еще стояло лицо Наташи и окровавленное полотенце под ее головой. К тому же он был уверен, что именно Прохоров убил Мишу Гончарова. Капитан тоже не мешкал, а схватил лежащий перед ним на столе табельный пистолет.

Но Вадим Витальевич, с некоторых пор вообще потерявший чувство опасности, опередил и того, и другого. Он молниеносно вскинул руку с «браунингом» и всадил пулю прямо между глаз капитану, а потом быстро повернулся к бросившемуся на него профессору и изо всех сил ударил его рукояткой пистолета по голове. Удар получился не совсем точный, рука соскользнула, оставив на щеке Славгородского рваную рану, прямо на глазах наливающуюся кровью. Профессор по инерции подался вперед, вскрикнув и обезумевшим взглядом посмотрев на Прохорова, как будто ожидал, что тот просто улыбнется и приветственно протянет ему ладонь для приятельского рукопожатия. Вадим Витальевич сделал шаг вправо, примерился, в доли секунды успел сообразить, что не стоит бить по голове человека, которому еще предстоит поработать мозгами, быстро переложил пистолет в левую руку и ударил Славгородского кулаком в живот. Тот охнул, глаза его закатились, ноги подогнулись, и профессор грузно повалился на колени, содрогаясь в конвульсиях и пытаясь схватить посиневшими губами хоть один глоток воздуха. Пока все его попытки напоминали лишь бесполезное хлопание рта только что выловленного из пруда карпа. Он стоял на четвереньках на мохнатом коричневом ковре, покрывающем три четверти пола в каюте капитана, утробно хрипел и, раскачиваясь, словно читающий вечернюю молитву мусульманин, бился лбом о порог, прямо возле белых теннисных ботинок Прохорова.

– Замечательно, очень замечательно, – с сарказмом прошипел Вадим Витальевич, подошел к лежащему навзничь Дорофееву, посмотрел в его стеклянные глаза, в которых навсегда застыло выражение отчаяния и злости, поднял с ковра пистолет, засунул в карман, взял со стола тонкий электрический провод-удлинитель, оторвал вилку на одной и розетку на другой стороне, вернулся к Славгородскому, пинком под зад опрокинул его на пол, сел сверху и принялся связывать сначала руки, а потом – ноги.

После окончания второй за последний час процедуры связывания Прохоров порылся в карманах висящего на стуле форменного кителя капитана, нашел там носовой платок, но тот оказался слишком маленьким, чтобы пригодиться на роль кляпа. Пришлось прибегнуть к помощи небольшого махрового полотенца, которое обнаружилось возле умывальника. Затем Прохоров оглядел лежащего Славгородского и пришел к выводу, что Григорий Романович очень смешно выглядит с торчащим из приоткрытого рта оранжевым уголком полотенца длиной в пятнадцать сантиметров.

– Просто красавец! – Вадим ухмыльнулся и ткнул профессора ногой в живот. – Видел бы ты сейчас свою