Во-первых, данный результат уже с 1976 г.[15] делает беспочвенными рассуждения не только о характеристиках, но и о существовании отдельных аудиторий радио, телевидения, газет. «Чистая» аудитория телевидения составляет 0,4 % взрослого населения, радиоканалов – 0,4 %, газет – 0,3 %, лекций – 0,1 %, а соответствующие «чистые» аудитории политинформаций и политзанятий не обнаружены. Можно ли всерьез рассуждать об «аудитории телевидения», составляющей 4 человека на тысячу, не берусь судить. Важнее другое: 5 человек на каждую тысячу – «абсолютная не-аудитория» информационно-пропагандистских средств. Охват ими носит всеобщий характер[16]. Четвертая часть аудитории в то время – это аудитория всех шести информационных средств (24,2 %). Треть населения использует пять средств информации. При этом из семи различных сочетаний из шести по пять только одна форма дает почти четыре пятых этой третьей части аудитории (255 человек из 321 – 79,4 %), принимающих информацию из пяти средств: используют каналы радио, телевидения, газет, лекций, политинформаций. 226 из каждой тысячи принимают информацию четырех средств. При этом одна из 15 форм сочетаний из шести по четыре (154 человека на 1000, читающих газеты, принимающих информацию радио и телевидения и посещающих лекции) дает 68,1 % от всех принимающих информацию из шести по четыре. Среди 155 человек, ведущих прием из трех средств одна форма из 20 сочетаний (и газеты, и радио, и телевидение) дает 70,3 % от этой группы. Из 4 %, использующих два средства, сочетания «газеты и радио» или «радио и телевидение» составляют 3,2 % или 87,5 % группы в 4 %.

Отмеченные резко ограниченные сочетания форм приема дают 800 человек из 1000. Оставшаяся пятая часть распылена и статистически не даст отклонений в частотах своих оценок и формах поведения. Количество средств, используемых людьми, может вполне говорить о характере информационного приема и его интенсивности на социетальном уровне.

Обратимся теперь к структуре деятельности в обратном потоке информации – от населения к органам местной и центральной власти. Конечно, сейчас они изменились, но, во-первых, кроме исчезнувших собраний в производственных коллективах, не все, во-вторых, по-прежнему важна их динамика и метаморфозы в другие формы (например, тех же собраний в митинги, которые потом будут сводиться и в сходы), а в-третьих, мы рассматриваем их пока здесь только с точки зрения создания, а затем показа эффективности инструмента измерения социальной активности.

Процесс выражения общественного мнения и постановки проблем перед местными и центральными органами власти носит принципиально иной по «мощности», можно сказать, «зеркальный» по отношению к «прямому» потоку информации характер. В институционализированную структуру обратного потока связи населения и власти (кстати, более развитую в то, чем в нынешнее, время) включено 62,3 % взрослого населения города. Заметим: через 10 лет в структуре занятого населения города этот процент упал до 28,0 %, а через 22 года в масштабе всего населения СССР на пороге социальной катастрофы он составлял 25,2 % (по сопоставимым каналам). В структуре обратного потока ярко выделяются три группы населения[17].

Замечу: сам характер заполнения таблицы свидетельствует о качественной характеристике общества. Клетки таблицы могли бы быть заполнены иначе. И это было бы другое общество. Выявленная же структура достаточно ярко показывает недостаточность даже предшествующих нынешнему периоду институтов обратной связи. Воздержимся от сравнений. Мы пока что конструируем инструменты анализа системы в целом. То, как они заработают, можно показать на примерах пилотажных маленьких исследований по 1000 – 2000 респондентов. Но перед этим надо показать результаты анализа Всесоюзных десятитысячных исследований, которые дадут исчерпывающую картину развертки процесса социальных изменений относительно некоторых базовых точек отсчета.

Возьмем последнюю из подсистем массовых форм информационного обмена, протекавшего в нашем обществе 40 лет назад, – общественно-политическую деятельность, охватывавшую почти половину населения промышленных центров страны. Она была стандартна, функционально обеспечивала реализацию процессов материального производства и поддержки определенного «идеологического мускула» в обществе. Такие структуры во все времена тождественно пронизывают все поры социального организма. Заранее оговорю тот факт, что в связи с тем, что это организационная структура, ее наполненность в Таганроге 1969 и 1979 гг. и в масштабах страны в 1977 и 1981 – 87 гг. по сопоставимым группам населения практически совпадает. В 1991 г. она трансформируется в те формы, которые требуют теперь в нашем обществе специальных методов изучения[18]. Не говоря о том, что уже вопрос о трансформации определенных политических групп в слои коммерческие, сразу «подвешивает» проблему достоверности данных из-за «конфиденциальности» сведений. Если эти данные еще согласятся дать.

Итак, видим типичную картину, поскольку объектом выступает организованная по строго функциональному производственному и политическому принципу система деятельности. За вычетом ее оказывается 58,3 % населения города, только отдельными поручениями охвачено 10,3 %, только выборной работой в общественных организациях – 10,1 %, Еще две группы, сочетающих пропагандистскую и выборную (4,8 %) или пропагандистскую работу с отдельными поручениями (3,9 %) дают вместе с указанными 87,4 % населения. Остальные сочетания практически незначимы статистически. Я сделаю здесь два косвенных замечания на дополнительных данных.

1. Две группы людей, выполняющих сразу две функции, одна из которых пропагандистская, резко снижают на общем фоне трудовую активность, что говорит о дисбалансе в представляемом ими поле деятельности рабочего и внерабочего времени, производственных и внепроизводственных функций при данной организации деятельности.

2. Число депутатов Советов в нашей выборке: 4 человека на 1000, точно отражает их долю в генеральной совокупности[19]. К ним обратилось с ходатайствами, как к представителям Советской власти, 93 человека. Вопросы о том, могут ли 4 человека на 1000 аккумулировать социальные нужды 1000, а также может ли такое представительство (или даже расширенное до 1,6 %) называться «Советской» властью, пока, без анализа процесса принятия решений местной властью, оставим открытыми.

При рассмотрении динамики разрушения социальной структуры в СССР мы проанализируем интегрирующие данные по аналогичным таблицам 1977 и 1991 гг. Но сейчас мы введем первый показатель сравнения динамики распределения людей в стандартных предметно-институциональных структурах. В сущности во всех трех случаях перед нами 64-клеточная шахматная доска с социальными общественными фигурами-слепками человеческой активности, подчиняющимися определенным правилам игры социальной системы. Если все клетки равнозаполненны, то нормированная энтропия (по Шеннону) будет равна 1,000. Если заполнена одна клетка, то этот показатель будет равен 0,000. При состоянии динамического равновесия показатель нормированной энтропии, фиксируя плотность распределения людей на выделенном реестре параметров или, если угодно, в их «кристаллической решетке», должен ложиться в определенный диапазон. Для корректного сопоставления сравниваемые структуры должны быть, во-первых, выровнены по степеням свободы, а во-вторых, иметь дополнительный показатель экспериментальной энтропии только по заполненным ячейкам[20].

Этим показателем мы будем пользоваться на протяжении всего анализа информации за период 1967 – 2004 гг. рассматривая различные структуры. Для примера покажем, как он работает на вышеприведенных.

Более свободно население распределено по институциональной структуре средств массовой информации, но вариация числа используемых средств ниже всего, так как люди широко используют все