переутомляться, — озабоченно сказала Фаун. — Сам он не догадается передохнуть.
— Так куда все-таки его ранили? — спросил Вит. — Когда мы вчера вечером ходили к реке мыться, я только и разглядел, что небольшой шрам у него на левом бедре.
— Рана была хоть и небольшая, зато глубокая, — ответила Фаун. — Лезвие ножа дошло до кости и переломилось. Целительнице в лагере дозорных пришлось потрудиться, пока она выудила все осколки. Только не это так на него подействовало. — Беря пример с Дага, Фаун решила ограничиться изрядно упрощенной версией правды. — Злой в Рейнтри чуть не вырвал у него Дар во время схватки — пострадали левая рука и бок Дага. Это чуть его не убило. Похоже на то, что Даг теперь поправляется от собственного личного осквернения.
— И сколько же на это нужно времени?
— Я не уверена. Думаю, он и сам точно не знает. Большинство тех, у кого пострадал Дар, просто умерло на месте. Даг говорит, что когда Злой из Глассфорджа оставил эти отметины у меня на шее, — Фаун коснулась пугающих красных следов — одного справа, четырех слева, — он повредил и тело, и Дар. Будь это просто синяки, оставленные рукой человека, они прошли бы два или три месяца назад, и ничего уже не было бы заметно. Повреждение Дара — дело скверное. — Рука Фаун легла на живот, но она тут же отдернула ее и спрятала в складках юбки. Даг был не единственным, самые страшные раны которого оставались скрыты внутри.
— Угу, — буркнул Вит. — Вот уже действительно!
— Слабость и боли совсем не так его беспокоят, как урон, который понес его Дар.
— Это то второе зрение, о котором он говорил?
— Да. Обычно он чувствует вещи на милю в окружности — как я понимаю, это поразительно даже для дозорного. А теперь, по его словам, расстояние сократилось всего до сотни шагов. Целительница говорила, что Даг почувствует улучшение Дара, когда сможет видеть, как раньше.
Вит заморгал.
— А как… как насчет того, что он может делать своим Даром? Вроде той чаши?
Да, случай с чашей произвел впечатление на Вита. И с полным основанием, подумала Фаун.
— Пока еще нет. Не так хорошо. — Фаун вспомнила о других чудесах, которые помогал Дагу совершать его Дар, и вздохнула. Когда Стражи Озера занимались любовью, в этом участвовало не только тело, но и Дар, и о таком искусстве фермеры и мечтать не могли… но
Вит, хмурясь, посмотрел на жнецов и покачал головой.
— Он тут кажется не на месте. Фаун заслонила глаза рукой.
— Почему? По-моему, он здорово управляется с косой.
— Ну вот, например, эта его шляпа…
— Я сама ее ему сплела! Так же как и тебе.
— Ах, так вот почему он не желает с ней расставаться! Чего только он не заставил тебя делать… Только… — Вит сделал непонятный жест. — Любому видно: Даг выглядит нормально на своем злющем коне, он выглядит нормально с этим своим луком, который как будто растет из его деревяшки, не говоря уже о том, что стрелы у него летят, куда он пожелает. Я никогда не видел, чтобы он обнажал свой здоровенный нож, но уверен: мне не хотелось бы быть его противником, когда он это сделает…
— Верно, — согласилась Фаун.
— Но стоит ему взять косу, или вилы, или ведро — и он выглядит не на месте, как… как вон та длинноногая серая кобыла, если ее запрячь в соху. — Вит кивнул в сторону ограды пастбища.
Ласточка, серая в яблоках кобыла, которую Даг прислал в Вест- Блю как свадебный дар в стиле дозорных, насторожила свои изящные уши. Она выглядела элегантной, как лунный свет на воде, и быстрой, как ручей, даже когда стояла неподвижно. Рядом с ней ее жеребенок Черныш, с гордостью принявший свою долю восхищенных взглядов, взбрыкнул и затанцевал по пастбищу, задрав хвост.
Грейс со скучающим видом стояла у ограды, ее гнедая шкура сияла теплым светом на солнце. Копперхед из-за своего вздорного характера остался в изгнании в маленьком загоне около амбара, но две молодые крестьянские лошадки, которых все называли упряжкой Вита, спокойно щипали травку в нескольких шагах от кобыл. Варп и Вефт были милыми, работящими, сильными животными, но… их никогда нельзя было представить себе крылатыми.
— Предполагалось, что Ласточка станет подарком для мамы, — вздохнула Фаун. — Только не думаю, что мама на ней ездит.
Вит фыркнул.
— Куда ей! Она слишком пугается этой красотки. Что касается меня, я сделал всего несколько кругов по лугу, да только, когда сидишь на такой кобыле, земля кажется уж очень далеко внизу.
— Даг не хотел, чтобы она бездельничала. Я подумала, не приучите ли вы ее возить тележку.
— Может быть. Папа собирается снова получить от нее жеребенка — если удастся найти поблизости достойного жеребца. Он поговаривал о Надежном дядюшки Хаука или о том показушном жеребчике Санни Сомена.
— Надежный подойдет, — безразлично сказала Фаун и добавила: — Родители, надеюсь, не собираются охолостить Черныша? Невестка Дага Омба беспокоилась об этом.
— Охолостить этого жеребенка? Да ты с ума сошла! — проворчал Вит. — Ты только подумай о плате за услуги такого племенного жеребца года через два! Он будет содержать в старости и свою маму, и нашу тоже.
Фаун кивнула, порадовавшись за Омбу.
— Значит, все в порядке. Грейс свела знакомство с замечательным жеребцом из табуна дозорных по имени Тень, прежде чем мы уехали из лагеря. — Так вышло случайно, но об этом можно было и не говорить. — Даг ожидает, что весной у нее родится действительно прекрасный жеребенок — с отцовскими пропорциями и материнским характером.
Вит ухмыльнулся.
— Как бы не вышло наоборот.
— Эй! Грейс тоже по-своему очень хорошенькая лошадка!
— Если тебе нравятся низенькие толстушки — что, надо отметить, стало тут у нас популярным.
Фаун с подозрением посмотрела на брата, но решила, что он намекает на Кловер, а не на нее, и не стала реагировать на колкость.
Вит, подняв брови, хихикнул.
— Нужно сказать Кловер, что твоя кобылка опередит ее в детской гонке. Хочется посмотреть на выражение ее лица.
«Я ни в какой детской гонке не участвую!»
Фаун собралась уже рявкнуть на брата, но громкий резкий свист с другого конца поля прервал ее. Папа Блуфилд решительно показывал большим пальцем на землю. Его отпрыскам ничего не стоило перевести этот знак и, пожав плечами, они снова взялись за подбирание колосьев.
Когда мама Блуфилд, Кловер и тетушка Ропер принесли к пшеничному полю обед, все расположились на отдых под яблонями. Фаун набрала в подол падалицы и отправилась к ограде пастбища, чтобы побаловать лошадей. Все они сгрудились в углу, так напирая на