За столом ситуация несколько разрядилась. Блумер-старший вначале был поглощен едой, а утолив голод, сидел неподвижно, сконцентрировав все внимание на хрустальном графинчике с бренди. Мама и бабушка Адама вели обычную женскую беседу, обмениваясь ничего не значащими словами. Блумер- младший уныло ковырял вилкой в тарелке и периодически что-то односложно отвечал, когда к нему обращались.
Солнце уже клонилось к закату, заканчивался недолгий зимний день. В какой-то момент Адам вдруг почувствовал, что брату нужна его помощь. Окно комнаты Стефана выходило на юго-запад, и солнечные лучи светили ему сейчас прямо в лицо. Видимо, отец зачем-то раздвинул шторы, когда пытался накормить мальчика. Стефан плохо переносил яркий свет, но об этом знал только Адам. Ему всего-то и нужно было — подняться по лестнице в комнату брата, чтобы погрузить ее в привычный сумрак.
— ...и кстати, по известной нам проблеме: я нашла недорогую, но очень хорошую... э-э-э... клинику, в которой он сможет находиться столько, сколько нужно.
Бабушкины слова прозвучали в тот момент, когда Адам уже вернулся в реальность. Похоже, старая дама оказалась на волне общения братьев и... «Старая карга, так вот чего она хочет! А вслед за братом настанет очередь моего отца и моя. Тогда ее дорогая девочка может быть все же сумеет пересилить злой рок и создать нормальную семью», — пронеслось в сознании Адама. Он явственно увидел тяжелые мысли, кружащие над головой пожилой женщины, словно очнувшиеся от зимней спячки гигантские черные мухи.
— Скоро
Крик мальчика на миг парализовал, лишил всякой силы, разметал, рассеял темный рой ее мыслей. Она так и замерла с полуоткрытым ртом. Мать Адама, мгновенно покрывшаяся красными пятнами, вскочила со стула и бросилась к сыну с единственной целью: удалить с глаз долой это маленькое чудовище! Однако «чудовище» не стало дожидаться грядущей расправы и кинулось вверх по лестнице, в сторону спален. Отец же, воспользовавшись возникшей сумятицей, стремительно схватил сосуд с бренди. Со словами: «Что-то у нас рюмки совсем пустые!» он выплеснул добрую половину графина в высокий бокал из-под минеральной воды и немедленно выпил.
Остаток дня Адам провел в комнате с братом. Не из-за того, что был наказан. О нем на время просто забыли.
Как потом выяснилось, в момент его крика бабушка почувствовала резкую боль и потеряла сознание. Пришла в себя она только в реанимационном отделении больницы, с уже известным диагнозом. Несмотря на усилия врачей, а может отчасти и благодаря им, через полтора месяца ее не стало.
В день похорон отец напился, и его долго ловили по всему кладбищу...
* * *
Матери Адама не суждено было надолго пережить бабушку. Вероятно, в этой семье по женской линии передавалась какая-то генетическая поломка. Рано или поздно, но обычно уже в зрелом возрасте и после рождения детей, у всех женщин начинал развиваться рак — и быстро сводил их в могилу. Разумеется, если женщина не умирала раньше — в результате какой-нибудь иной болезни или несчастного случая.
Семейные неурядицы и переживания, связанные с похоронами, ускорили действие тяготевшего над матерью рока.
Угроза кончины супруги, а затем и ее скоропостижная смерть серьезно повлияли на Джона Блумера. Можно ли сказать, что произошедшее развернуло его лицом к реальности? Вряд ли. Взаимоотношения Джона с окружающим миром стали сложней, причудливей. Возможно, какие-то ранее дремавшие части его рассудка пробудились, но от этого оставшийся в одиночестве отец семейства не стал ближе к заурядным обывателям.
Продемонстрировав редкую силу воли — по крайней мере, со стороны выглядело так — Джон смог полностью отказаться от опасного увлечения алкоголем. Ведь на его плечи легла не только ответственность за воспитание сыновей, но еще и необходимость распоряжаться огромным состоянием, завещанным тещей его сыну и жене. Кроме того, с несвойственной ему ранее твердостью он пресек все поползновения дальних родственников наложить руку на тещино наследство. Новоявленные доброхоты посчитали, что будет несложно объявить вдовца психически неполноценным и, соответственно, недееспособным и нуждающимся в опеке так же, как и его малолетние дети.
Удобным поводом для атаки родственников послужил поступок Джона, вроде бы подтверждавший их правоту.
Когда мать уже лежала в онкологической клинике, и надежда на выздоровление с каждым днем становилась все более эфемерной, произошло сближение Блумера-старшего с доктором Фростером.
Чарльз Фростер был их соседом и в ту пору еще не был столь знаменит и богат как сейчас, хотя крионика[11] вновь входила в моду и несколько тысяч состоятельных полупокойников успели обрести свой полупокой в нескольких полулегальных полуклиниках- полухранилищах-полукладбищах.
Кое-кто умудряется и по сию пору ничего не знать о крионике и подобных ей футуристических проектах. Упрямцам, ревностно оберегающим привычную картину мира от инородных вторжений, адресовано нижеследующее пояснение.
В 1964 году ученый по имени Роберт Эттингер опубликовал книгу «Перспектива бессмертия», в которой попытался доказать: самое правильное, что можно сделать со смертельно больным человеком — это, не дожидаясь прихода смерти, заморозить его. Заморозить и сохранить тело в специальной морозильной камере — до той поры, когда неуклонное развитие медицинских технологий позволит, во- первых, разморозить больного и исправить повреждения, вызванные замораживанием (кристаллики льда в тканях организма неминуемо повреждают их), а, во-вторых, разумеется, излечить заболевание. Речь шла не только о неизлечимых на тот момент болезнях, но, как понятно из названия книги Эттингера, и о достижении таким образом бессмертия! Ведь старость — это тоже своего рода болезнь со стопроцентным смертельным исходом... и значит, рано или поздно, ее тоже научатся излечивать. Так людям был дан первый строго научный шанс обретения вечной жизни.
Очень скоро появились и такие как Фростер — те, кто стал практически воплощать идеи Эттингера, зарабатывая неплохие деньги на горе, отчаянии и надеждах людей.
Джон Блумер, горячо любивший жену, уговорил ее с помощью Фростера дать согласие на замораживание. В конечном итоге она заявила, что будет готова подписать все необходимые документы, как только станет ясно, что у современной медицины не осталось иного лекарства, кроме наркотиков. Долго ждать не пришлось.
В те дни Адам впервые столкнулся с неопределенностью. Он чувствовал, что мать уходит, но не понимал куда. Он хотел, но не мог увидеть ее будущее. Он не обнаруживал ее ни в виде духа, покинувшего источенный червями труп под могильной плитой на кладбище — как это случилось с бабушкой, ни в виде живого человека. Такая неопределенность пугала сильнее, чем смерть...
Впрочем, в то время смерть его уже не пугала.
Адвокат, порекомендованный доктором Фростером, с блеском выиграл судебный процесс. И хотя оплата его услуг стоила Блумерам недешево, потраченные средства окупились сторицей. Родственники остались ни с чем. Замороженная мать Адама с юридической точки зрения стала считаться временно недееспособной — а фактически зависла где-то между жизнью и смертью.
Некоторая часть состояния матери ушла на оплату услуг криофирмы Фростера. Согласно контракту замороженное тело обязаны были хранить и поддерживать в стабильном состоянии ровно полвека. Половину оставшихся денег мать распорядилась положить в надежный банк сроком на пятьдесят лет — за счет нарастающих процентов начальная сумма должна была вырасти раз в десять. Вторую половину своих средств страдалица перевела на счет Адама.
О Стефане и его интересах никто особенно не задумывался. Да и какие интересы могли быть у «овоща», по мнению большинства, напрочь лишенного сознания?..
* * *
Мы еще вернемся к событиям из жизни Алекса, Адама, Стефана и Джейн в конце книги. А сейчас настало время уделить внимание одному из самых острых и спорных вопросов в учении Гонсалеса.
Мы уже касались прошлого нашей планеты и мира в целом, и как-то так получалось, что это прошлое
