— Интернетизация власти поможет сделать ее более открытой, прозрачной, поможет бороться с коррупцией! — обещал Президент.

Феодалы переглядывались многозначительно.

— Только так мы сможем построить новую, современную, сильную Россию! — читал с Айпэда Президент.

С выражением читал.

А потом вдруг оторвался на секунду — и подсмотрел исподлобья: а что делают собравшиеся, когда он не буравит их взором? Понимают ли, о чем он?

Глаза у собравшихся были как оловянные пуговицы на старых шинелях. В них нельзя было проникнуть, их нельзя было прочесть. За их мутной ороговевшей поверхностью ничего не было, ничего: олово и олово.

И как-то кольнуло Президента: а вдруг им неинтересно?

— Именно поэтому мы решили выделить на улучшение коммуникационной инфраструктуры края и интернетизацию аппарата бюджет в восемьсот миллионов рублей, — закончил Президент.

И тут пуговицы разом вспыхнули и засияли, будто начищенные суровым сукном, будто отражая лучи яркого майского солнца на параде!

Президент торжествующе улыбнулся: сумел-таки достучаться до их мозолистых сердец! Прав Премьер, есть в этих перелетах смысл! А ведь можно, можно из этой страны сделать еще современное государство! Можно еще и догнать, и перегнать, а?!

Он отложил свой Айпэд и боевито хрустнул пальцами.

И десятки заскорузлых пальцев эхом хрустнули вслед.

Десять часов в небесах — и вот под крылами Ил-96 простерся бездонный Сочи, заколдованный город.

Город от природы хмурый, жадный и к веселью не склонный — но от обычной нашей безальтернативности предложенный в качестве столицы Олимпиады и теперь силами всего могучего государства расфуфыриваемый, подготавливаемый к своей священной миссии, к растерзанию Международным олимпийским комитетом и миллионами любителей спорта.

Можно было бы сравнить Сочи со стеснительной греческой девушкой, которую прихорашивают, собираясь принести в жертву Минотавру… Но точнее будет сказать, что Сочи — как угрюмый кобель из женской колонии, которую тюремное начальство пытается накрасить кой-как, чтобы подложить проверяющему из Москвы. Можно замазать морщины и шрамы, но вот характер — поди замажь!

Сочинский аэропорт — стеклянный, зеркальный, будто из воздуха сотканный, — дышал, жил. На летном поле — самолеты свиты: служебный с пульманом, передовой с журналистами; поодаль видны силуэты отжатых охраной на запасную полосу рейсовых лайнеров вроде бы даже западных авиакомпаний.

По краям поля громоздились колонны черных катафалков, то тут, то там разбавленных ярко-красными спорткарами: ничего не поделать, Юг; темперамент у местных феодалов иногда берет верх над чувством меры. А потом, и в этом крае ротация власти осуществляется по знакомому принципу. С пониманием надо относиться к тому, что иной авторитет не успеет сразу остепениться, по призыву Родины надевая на лацкан тесного пиджака значок с триколором. Ну, погоняет еще и депутатом на «Феррари» по колдобинам родной станицы по старой памяти, ну, проломит из обретенного чувства превосходства над человеками пару-другую черепов верной битой… Все это и понятно, и простительно.

Подали трап, подъехал пульман, поднесли хлеб-соль модельные казачки в истовых кокошниках.

— А добро пожаловать в наш суперсовременный, имени князя Потемкина сочинский аэропорт! — радушно улыбнулся загорелый губернатор, поблескивая черноморским солнцем, отраженным от итальянских темных очков.

Президент кивнул, изучая здание аэровокзала, айсбергом высящееся над головами встречающих. За зеркалящими его стеклами бурлила жизнь: силуэты деловых людей в костюмах и с чемоданами trolley сновали взад-вперед, спеша на посадку или с энтузиазмом посещая магазины duty free.

— А аэропорт уже введен в эксплуатацию! По мнению Европейской ассоциации гражданской авиации, наш аэропорт — самый…

Бронированный пульман распахнул двери, маня Президента в свое ласковое нутро, и тот нехотя поддался… А так слушал бы еще и слушал.

Поехали по пустым улицам смотреть Олимпийские объекты — похожие на Дрезден после бомбардировки развороченные гектары истерзанной плоти сочинской земли, в которых жадными опарышами возились бульдозеры, то ли что-то раскапывая, то ли, наоборот, стремясь поскорей заровнять разрытое.

Построено ничего не было, но загорелый и в дорогих итальянских очках директор корпорации «Олимп» глядел на открытые раны Сочи с оптимизмом, словно через его волшебные очки ему было видно многое, сокрытое от глаз смертных.

— Вот, — обводил он рукой, допустим, срытый холм, — тут у нас стадион на двадцать тысяч мест. Стеклянная крыша может открываться и закрываться, имитируя движение листков росянки… Архитектор — лауреат Притцкеровской премии… Вдохновение черпал в родной природе… Камбоджийской. А это — площадка для керлинга. Самая протяженная в мире!

Бодро возились синие муравьишки в котлованах, ритмично работала строительная техника, и казалось: так-то трудились бы в советские годы — точно б построили коммунизм к наступлению нового века.

А потом — у иллюзорной лыжной трассы, проходящей через пока реальный микрорайон, — через тройное кольцо ФСО вдруг метнулась к Президенту бабка, прокладывая через обсевших суверена феодалов путь авоськой с помидорами. Фэсэошники вскинули «Стечкины», Президент зажмурился, телевидение стыдливо отвернуло камеры…

— Голубь ты наш! — запричитала вдруг бабуся вместо того, чтобы взорваться. — Спасибо, приехал! А то ведь эти дармоеды без тебя ничегошеньки тут не делали!

Губернатор сжал было кольцо, особым движением брови приказывая ассистенту занести бабульку в расстрельные списки, но Президент вдруг рассмеялся добродушно.

— Для того и летаем! — сказал он.

Открылось ему: есть, есть тайный и святой смысл в нескончаемых перелетах. Нет, не показывать всяким там Бжезинским, что мы бдим, что рановато еще разевать роток на нашу половину шахматной доски, и не намекать вежливо китайским соседям, что в ближайший срок Сибирь мы им отдать не сможем.

А смысл в том, что лихорадочная эта круговерть перелетов, переездов, инспекций, примерок разных костюмов и масок — то врачебного халата, то футбольной формы, то летчицкого шлема, — есть непрекращающийся подзавод пружины, заставляющий всю Россию тикать и работать, на манер знаменитых часов в Детском мире.

Сюда прилетит Президент — здесь закопошатся. То дорогу починят, то в детсаду ребятишек умоют, то боевиков заарестуют в подарок Белому царю.

Туда обратит свой взор — и там сразу извечная дрема сменяется вдруг лихорадочной деятельностью: в больницу привезут томограф, в микрорайоне нет-нет, да и дадут горячую, а на завод вдруг поступит госзаказ на десятисантиметровые болты к приемникам «Глонасс»…

Где Президент — там и жизнь. К чему прикоснется тень его лайнера, там распускаются цветы и колосятся хлеба. Там и бюджеты свежей кровью пускаются, бурля, в дряблые и забитые бляшками сосуды местной власти, давая той молодость и силу и даря через свое чудесное присутствие и ей, корявой, тленной, умение делать чудеса.

Где Президент давно не был, там гибель и запустение, пыль и прах.

Молитесь, чтобы прилетел он к вам. Ибо только тем спасетесь.

Губернатор тоже засмеялся — не угодливо, а от души: отлегло.

— Кстати! — непринужденно ввернул он. — На завершение строительства олимпийских объектов нам понадобятся дополнительные вливания… Думаю, тридцати миллиардов рублей должно хватить.