Потом закурил сигару и с глубокомысленным видом выдохнул дым. Даже теперь, в их нынешнем состоянии, эти слова поразили писунов. Они с потерянным видом потянулись к Коттону — неуверенно, словно опасаясь, что он дошел до точки.

Было тихо, только пофыркивал мотор. Коттон посмотрел на бизонов, они нетерпеливо тыкались носами в траву в поисках люцерны, потом быстро перевел взгляд на преследователей. Джип и два грузовика быстро приближались — до них оставалось пятьсот ярдов.

Потом Коттон оглядел своих вояк. Может, они и зашли черт те куда, но, по крайней мере, пальцев во рту не держали, ногтей не грызли и зубами не скрипели. Он снова улыбнулся, теперь и намека не осталось на то, что он впадет в ступор, и на мгновение необъяснимым образом напомнил остальным ветерана, сидящего на скамеечке у окружного суда. в Прескотте, вспоминающего детство, взирающего на окружающую жизнь и пережевывающего мысли о вечности.

— Это точно, — повторил Коттон. — Я горжусь нами. Мы сказали, что своего добьемся, и добились. Вот она — воля для бизонов. И для нас. Раз и навсегда.

Чтобы сигара не касалась шатающегося зуба, он передвинул ее в угол рта.

— Сейчас, парни, — сказал Коттон, не разжимая рта. — Сейчас увидите.

Он переключил скорость. Заскрежетала коробка передач. Грузовик дрогнул и неуверенно двинулся вперед. Набрав оборотов, он описал широкий, размашистый полукруг, громыхая задним бортом; как привязанной к кошачьему хвосту консервной банкой, и понесся на бизонов со скоростью сорок миль в час. Писуны увидели, как Коттон выкинул в окно сигару.

За пятьдесят ярдов до стада взвыл клаксон. И это подействовало.

Стадо как взорвалось. Сорок семь бизонов и два теленка, все, как один, высоко подпрыгнули и, едва коснувшись ногами земли, на бешеной скорости, задрав хвосты, кинулись к дыре в ограде, проскочили через нее молнией, а за ними рванул гудящий грузовик с мальчишкой в кабине. И грянул могучий гром под бизоньими копытами. От него рушились храмы. Лопались перепонки в ушах комаров и монархов. Сошла с орбиты нечестивая наша планета. И должно быть, услышали этот гром в небесах.

Писуны увидели, как из открытого кузова вывалилась рогатая бизонья голова. А в окне кабины показался Коттон, и раздался его крик:

— Эй, недоделки! За мной! Вперед!

Стадо возглавляли два самца. За оградой, в самый последний миг разойдясь перед обрывом, они разделили стадо надвое. Половина налево, половина направо — бизоны устремились на просторы Соединенных Штатов, на свои родные просторы. Но грузовик не свернул со своего прямого, смертельного курса.

Спотыкаясь на бегу, остальные не ведали в своем потрясении, в чем дело: может, тормоза отказали, или Коттон забыл о них, или хотел вырубить зажигание, да не вышло, потому что проводок Тефта остался на месте, а может, Коттон не подумал про обрыв, или просто плевать он хотел, потому что дело сделано и бизоны снова на воле, на воле, на воле раз и навсегда, а может, еще что. Перед ними в последний раз пылающим факелом мелькнули огненно-рыжие волосы Джона Коттона, а потом грузовик вроде как вспорхнул в небо, нырнул и исчез. И больше ничего не было — только лязгал вдалеке металл о камни, и пришло понимание случившегося, и от этого через долю секунды их сердца раскололись на части — и стали свободными. Навсегда.

Поднимая пыль, через дыру в ограде проехали джип и два грузовика и резко затормозили. Человек десять выскочило из машин, но ближе подойти они не решились.

Утреннее солнце стояло уже довольно высоко, воздух, как кока-кола из холодильника, веял прохладой, и лик земли был прекрасен. Но из каньона, снизу, тянуло невеселым ветерком, приносившим слова песенки и звуки блюза. Ветерок подрагивал в кронах сосен, прощально облетал заповедник. Ветерок горевал.

Щурясь под широкополыми шляпами от солнечного света, мужчины приближались. Лица их были угрюмы. Одни были в полицейской форме. Другие, городские, были охотниками, и в руках держали не знающие жалости винтовки. Внезапно они остановились.

Напуганные, но дерзкие, стояли перед ними на самой кромке Моголлонской гряды пять несовершеннолетних правонарушителей с выгоревшими волосами, покрасневшими глазами, в грязных сапогах, джинсах и куртках с эмблемой ЛБК на спине; один держал в руках бизонью голову, и все пятеро плакали. Лоренс Тефт-третий, и Сэмюел Шеккер, и Джералд Гуденау, и Стивен Лалли-младший, и Уильям Лалли сбились в кучу и, перекрывая отдаленные звуки транзистора, выли от горя и гоготали от торжества.

— Ага! Ага! Ага! — всхлипывали они, глумясь над мужчинами в нелепых шляпах. — Ага! Ага! Ага!