тянулись из-под колокола, как пучок бесконечно длинных, извивающихся водорослей.

Встречавшиеся на пути айсберги Иван Павлович со своими спутниками большей частью огибал снизу. Иногда айсберги сидели так глубоко, что приходилось плыть под их изъеденными водой основаниями, совсем близко от дна. Тогда под лучами фонарей были видны ползающие по коричневому илу разноцветные морские звезды с длинными, раскинутыми по дну лучами-щупальцами, некоторые из них — с тельцами не больше крупной сливы и щупальцами длиной с человеческий палец. Они сплошь покрывали отдельные участки дна, и когда над ними проносились струи взволнованной винтами воды, они вспыхивали и сверкали фосфорическими искорками желтовато-зеленого цвета. Тогда по дну за проплывавшими людьми тянулся длинный, переливающийся цветными огоньками хвост.

Попадались и знаменитые «головы горгоны» — большие офиуры[66] терракотового цвета с длинными ветвистыми лучами, сплетающимися вокруг в кружевную корзинку или шевелящимися на грунте, словно змеи в поисках добычи.

Подводные камни были покрыты похожими на мох бесцветными серовато-белыми мшанками, или асцидиями,[67] напоминавшими то лимоны, то помидоры — иногда прозрачные, как слеза, иногда словно заросшие давно не чесанной бородой.

На камнях, как красивые кубки и вазы на длинных, тесно прижавшихся друг к другу волнистых перьях, сидели морские лилии. Диму приводили в восторг придонные цветы морей — прекрасные «северные кисти» — колонии полипов,[68] похожие на настоящие растения с тонким, как карандаш, стеблем высотой до двух метров и гроздью склонявшихся на его вершине крупных цветов с длинными живыми, извивающимися, как змейки, лепестками. Раздражаемые струями воды, они зажигались разноцветными слабыми искорками и, долго не успокаиваясь, мерцали в подводной темноте.

Встречались бледно-лиловые голотурии,[69] или морские огурцы, наполовину зарывшиеся в ил, которым они питались. Камни бывали покрыты букетами из пестро окрашенных «морских роз» — актиний[70] с распущенными лепестками, колебавшимися в струях воды, словно от ветра.

Попадались и заросли водорослей, особенно морской капусты, широкие вырезанные листья которой напоминали зеленые лопухи. Дно было усеяно множеством моллюсков в ракушках, полузарытых в ил.

Иван Павлович едва успевал отвечать на беспрерывные вопросы Димы и даже майора, которого эти картины молчаливой подводной жизни нередко отвлекали от тревожных мыслей.

Но большая часть пути проходила в средних глубинах, где можно было более или менее безопасно развивать наибольшую скорость.

Темнота все больше сгущалась, все реже и реже встречались просветы наверху. Иван Павлович объяснил, что, вероятно, на поверхности простирается сплошной лед. На короткие минуты слабый свет пробивался на ту небольшую глубину, которой держались путешественники. То были просветы небольших разводьев и трещин или просто тюленьих лунок.

Иван Павлович решил выбраться на лед через одну из таких лунок, чтобы еще при дневном свете определиться.

Первые лунки были слишком узки. Лед был сравнительно тонок, и Ивану Павловичу удавалось высунуть руку на поверхность, но плечи, несмотря на все усилия, не пролезали. После долгих поисков удалось наконец найти более широкую лунку, которую, вероятно, проделал крупный тюлень.

— Ну, здесь, наверное, пройду, — сказал Иван Павлович, осмотрев нижнее отверстие лунки. — В крайнем случае, подрубим лед топориком.

Помогая себе вращающимся винтом, он выбросил свою закованную в гибкую сталь руку на лед.

В тот же момент что-то очень тяжелое придавило его руку ко льду. Правда, Иван Павлович не почувствовал боли, но глухой и мягкий удар по металлу скафандра достиг его слуха.

Он рванул руку назад, но освободиться не удалось: что-то крепко держало ее на поверхности льда. Иван Павлович дернул еще раз, уже изо всех сил, но результат был тот же.

— Что за черт! — в недоумении произнес Иван Павлович, вися на руке. — Глыба свалилась на руку, что ли?

Раскачавшись слегка, он выбросил на лед вторую руку и, вцепившись в край лунки, одним усилием подтянулся кверху. Но едва его шлем показался у края отверстия, как на Ивана Павловича вдруг обрушился такой удар, что подбородок его стукнулся о стальной воротник скафандра, зубы ляскнули и Иван Павлович больно прикусил язык. Оглушенный, он висел некоторое время на придавленной руке и, лишь придя немного в себя, посмотрел наверх.

Он увидел над собой голову белого медведя.

Вероятно, зверь сам был озадачен не менее Ивана Павловича. Однако он не снимал своей лапы с руки Ивана Павловича — потому ли, что просто забыл о ней, или надеялся овладеть этим странным тюленем, которого он так долго и терпеливо поджидал у лунки. Так или иначе, но Ивану Павловичу приходилось ожидать, пока владыка ледяных пустынь смилостивится и отпустит его.

Майор и Дима, наблюдая странные упражнения Ивана Павловича, сопровождаемые глухими стонами, наперебой забрасывали его вопросами:

— Что там случилось?

— Что с вами, Иван Павлович?

— Дьяво-о-ол!.. Че-ерт!.. — неистово закричал вдруг каким-то плачущим голосом Иван Павлович, обретя наконец дар речи. — Отпусти, каналья!

Он шарил по бедру свободной рукой, но, как назло, кобура со световым пистолетом висела на другом бедре, и бедный Иван Павлович, извиваясь в тесной лунке, напрасно старался достать его.

— Да что с вами, Иван Павлович? — ничего не понимая, спрашивал майор.

— Медведь меня держит! — в отчаянии крикнул Иван Павлович, удивляясь недогадливости своих товарищей. — Ага! Вот, получай!.. — торжествующе закричал он.

Блеснул яркий свет, раздался короткий рев, и Иван Павлович рухнул на майора, увлекая его в глубину. Веревка, связывавшая обоих, запуталась вокруг них, работавшие винты то гнали их в разные стороны, то прижимали друг к другу, а Дима с Плутоном, оказавшиеся между ними, увеличивали суматоху и неразбериху. Испуганные крики, недоумевающие вопросы, советы, лай Плутона — все смешалось в их ушах в невообразимый галдеж.

Лишь остановив винты, люди понемногу стали приходить в себя и распутываться. Когда минут через пять Иван Павлович получил свободу действий, он мигом кинулся к лунке и в два приема очутился на льду.

Медведь лежал мертвый, опрокинувшись на спину, словно пораженный молнией. Из простреленного горла текла тонкая струйка крови. Пуля, вероятно, снизу прошла в мозг, и смерть была моментальной.

Шторм продолжался, но снег падал не так густо, как раньше. Видимость все же была скверная. Кругом тянулась бесконечная ледяная равнина. Судя по быстро замерзающим капелькам и струйкам воды на скафандре, по прилипающим ко льду подошвам, мороз был сильный. Быстро определившись с помощью захваченных с вездехода инструментов и взглянув еще раз на убитого медведя, Иван Павлович скользнул в лунку и скрылся подо льдом.

— Ну, как там ваш медведь? — спросил Комаров.

— Лежит… целехонек… — ответил Иван Павлович, обвязывая себя концом веревки и становясь на свое место, впереди цепи. — Жаль, шкуру нельзя взять. Замечательный мех! Ну, плывем, товарищи.

До параллели пролива Шокальского плыли без особых приключений.

За проливом Иван Павлович лег на новый курс — прямо на северо-запад, к центру северной части Карского моря, к шахте.

Глубины здесь были сравнительно большие для такого мелководного моря — примерно от пятидесяти до двухсот метров. Иван Павлович старался держаться подводного желоба, тянувшегося по дну между