первый, спрашивал: “Раму? Раму?” А второй сомневался: “Раааму”. А милиционеры все стояли, окаменев из-за чувства долга. Даниил Хармс, потрогав милиционеров рукой (а больше он ничего не мог для них сделать), пошел далее. В кармане лежала повестка, и тут Хармс кое-что придумал. Он решил избавиться от повестки. Зайду в почтовое отделение, потом переверну, будто по ошибке, чернильницу, за ней вторую, третью. Пока почтальонша побежит за тряпками, он ловко (а Хармс от природы сметлив) выхватит повестку из кармана и сунет ея в пустую чернильницу. Так что налицо будет именно ошибка, а не преступная неряшливость. План был чудо как хорош. Даниил Хармс ускорил шаги и через пять минут мчался по бульвару, пугая ленивых кошек. Бежал так, что два голубя (это истинная правда) столкнулись в полете грудь грудью и рухнули на головы гуляющим! Надо было торопиться, так что Хармс уж не церемонился. Дома проскакивали мимо (а среди них все были дома старинной постройки); мимо пролетали изогнутые, как лебеди, мосты; промчался и авиатор в круглых лакированных очках. Хармс почти совсем никогда не бегал взапуски, но уж если разгонялся, то кричи караул. Развивал скорость не хуже пожарника, привлеченного видом горящего здания. Вдруг писатель ощутил крепкий удар в плечо. Кто меня ударил, спросил Даниил Хармс. Но ответа не последовало. Кто-то же меня ударил, сомневался Ххоермс. Ну кто? Однако в пустом небе никого не было, и справа, и слева никого не было. Общественный сад был пуст. Неужели это Бог ударил меня в плечо? В таком случае, это должно что-то означать. Этот Божественный удар был предназначен единственному человеку на Земле – Даниилу Хармсу. И вот он получил удар в плечо.

И тут же, почти моментально, в голове сложился рассказ. “Веселая бойня”.

Три пионера – Евстюгов, Карпукин Мишка и Заяц – шли веселою компанией по дороге. Первый свистел, второй свистел и притопывал ногой, а третий также свистел. Евстюгов говорит товарищам:

– Я Евстюгов, сейчас отвешу каждому крепкую плюху.

А Карпукин Мишка громко говорит:

– А я, Евстюгов, сейчас сделаю какое-нибудь доброе дело. Накормлю тебя зайчатиной.

Евстюгов весело засмеялся и пнул ногой камень, да так, что раздробил два пальца на ноге.

– Где же, – удивляется Евстюгов, – ты возьмешь зайчатину? Ты не народный герой, чтобы кормить всех зайчатиной.

– Так-то оно так, – соглашается Карпукин Мишка, – но ты, я вижу, палец раздробил, так что мало соображаешь. Ты, пионер Карпукин Мишка, дурак и чумазое рыло. Вот зайчатина.

И с этими словами дал тычка пионеру Зайцу. А пионер Заяц дал ответного тычка пионеру Карпукину Мишке. А Мишка, не будь дурак, дал тычка Евстюгову. А Евстюгов поднабрал в легкие воздуха и крикнул: – Танки! – чтобы рассмешить товарищей. Те и попадали на землю, чтобы не сдаться. А Евстюгов победно говорит Карпукину Мишке: – Ну вот видишь, накормил тебя зайчатиной, как обещал. (Басня для детей и школьников)

Я положил себе за правило: все документы, которые попадают мне в руку, подписывать на старинный манер – Гармониус. Я делаю это не из фатовства, а сообразуясь со здравым смыслом. Всякий, кто завладеет таким документом, может без труда убедиться: я не прячу за поясом черный наган, я даже совсем не ношу ремней, а довольствуюсь веревочкой, свитой лично милой Надеждой Ефремовной. Она свила мне эту веревочку на черный день и вручила Перваго Мая! Теперь смотрите: я обвит плетеной веревочкой, безоружен и ношу имя Гармониус. Поняли, к чему я клоню? Во мне нету никакой угрозы, всякий может в этом убедиться лично, если подойдет поближе и несильно потычет меня пальцем. Материал, из которого – благодаря вмешательству Ангела – вылеплено мое красивое тело, называется Гармониус. Поняли, связали? Мое тело Гармониус, и сам я Гармониус, и подпись на документе Гармониус. Никакая случайность не нарушит стройный ход моей удивительной судьбы.

Двести пятьдесят лет назад (продолжение истории Гармониуса) некий молодой человек, выказывая поистине детскую радость, поднял бокал благороднейшего рейнского вина и вскричал:

– Милый, дражайший друг! Ты спрашиваешь, как живется мне здесь? Пестрый мир! Чересчур шумный, сумасбродный, нелепый! Лето принесло с собой лавину дел и домашних забот. Жена родила мне в июле дочь.

Приступаю к делу вторично, чтобы объяснить – с помощью аллегории, – насколько я безопасен для окружающих, даже и для собрания старух.

В Денежном переулке проживала королевская дочь. Она жила на третьем этаже направо, а налево жил немец со своей подругой. Королевская дочь скучала, а немец всякий день чистил ваксой свои сапоги. Вдруг мимо проскакали охотники в красных фраках, трубя в рог. Немец посмотрел да и говорит:

– Ну, этот рог надобно почистить, чтобы лучше трубил.

А немцева подруга тоже посмотрела на охотников и говорит:

– Вот, милый Ганс, какие времена настали.

А королевская дочь молча легла в гроб хрустальный и смежила очи сроком на сто лет.

А Денежный переулок, где жила вся эта компания, по совести говоря, не существует и избран автором притчи исключительно ради аллегории.

Некоторые обвиняют меня, что я страсть люблю поучать других. Это точно. Мне нравится учить других людей, хотя бы и с помощью плетки. О, плетка – мой верный товарищ! Ежели кто сомневается в истинности моих уроков, я преподам ему такой урок! Я, если хотите знать, вообще научил людей всему (всем необходимым для жизни навыкам). Я научил их засовывать в землю зерно, да еще сверху притопывать ногой. Оснастил их разнообразными знаниями. Теперь уж ни для кого не секрет, что Луна выше, а не ниже Земли. Что люди не должны употреблять в пищу других людей, ибо от этого у них может развиться желтуха. Я сам однажды видел человека, покрытого желтухой; это было в июле месяце в трамвае. Пассажиры махали на этого желтушного попутчика руками, удивляясь, отчего он так желт. Но я-то знал отчего. Он позавтракал чьей-то ногой, как котлетой, вот и желтизна. Я внушаю людям, как могу, что так, а что этак. Иногда я говорю с ними только взглядами. Говорю: вот над вами взошла звезда по имени Михаил Юрьевич. К поэту Лермонтову она не имеет никакого отношения, это просто звезда из каталога. Но люди ничего не примечают, смысл моих намеков для них темен, точно речи царя Бориса пред кончиною.

Даниил Хармс зашел выпить чаю в кофейню имени Союза писателей. Но чай в кофейне оказался с опилками, из-за усердия хозяина. И вот Хармс, чувствуя острую тоску, вылавливал опилки, время от времени бросая на хозяина сердитые, осуждающие, удивленные, гневные, иронические, беспечные взгляды. Тут хозяин не удержался и крикнул:

– Лучше бы вы, ваша милость, поели семечки, чем бросать на меня взгляды.

– Да где же я возьму?