со своего векового места и ударила в лоб одного дворника наподобие мяча. Дворник (его звали Галилеев) и вообразил, что сие мяч, а не светило. Разгневавшись, он воздел темный кулак и пригрозил Петьке Чугунову, который инспектировал помойку. И не напрасно! Он нашел в помойке вполне годный болт.

Эта аллегория прямо указывает, что не следует быть бесцеремонным. А надобно с терпением и кротостию наблюдать бледное чудо (Луну).

При строительстве чудесного дома следует соблюдать определенные ПРАВИЛА.

1. Не быть бесцеремонным. Ласково поглядывать туда и сюда, заранее радуясь любому чуду, которому будет угодно явиться.

2. Не отчаиваться. Может, сразу какой-нибудь кирпич покажется тебе негодной дрянью. Отложить его, да и все.

3. Обуздать гордый нрав свой и просто, распахнувши очи, дожидаться чуда.

4. В случае явления буревестника спокойно взять ружье и пристрелить нахальную птицу.

5. Если сия мера не поможет, то вторично взять ружье.

6. Не петь глупым голосом какую-либо песню Дунаевского, дабы не множить человеческую глупость.

7. Не топать ногою, обутой в валенок.

8. Дать дорогу муравью.

Эти простые правила помогут, верил Хармс.

Даниилу Хармсу пришло в голову, что надо бы перечесть все невидимые объекты, учтенные наукой. Таких немало. Шапка-невидимка, придуманная простым народом про запас; надень такой снаряд – и, считай, ты укрылся от дождя. Далее: меч-кладенец. Если быстро-быстро им размахивать (со скоростью мухи), то твой снаряд сделается почти совсем невидим. Потом, невидимая дева у ручья. Карл Иоганнович (а он немец, так что разбирается в подобных делах) заверял, что эта дева у ручья едва видна (считай – НЕВИДИМКА). Сидит, склонивши тонкие пряди, видимость 0,005%. Путник примет такую деву за простой столбик. Пожмет плечами да и отойдет прочь. Есть и другие примеры полной, абсолютной невидимости. Китеж-град различим только в полевой бинокль, да и то если сощуриться. Но тогда уж видны и землепашцы, и молодые бабы, подпоясанные полотенцем. О, тогда гляди на здоровье! Эти невидимки станут пред тобой, как праздничные матрешки: первая, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая. Один наблюдательный кондуктор Шеплыгин даже устал загибать пальцы (у него не хватило пальцев для пересчета). Свидетели ясно слышали, как он твердил: один, второй, третий – перечисляя невидимых землепашцев. Эти примеры ясно указывают, что феномен невидимости известен человеку и насчитывает добрую сотню лет. Почему же он, писатель Хармс, не может рассчитывать? Он вполне может рассчитывать, претендовать. У него имеются для этого основания. Даниил Хармс дважды приступал к сочинению балета “Рыбак и рыбка”. Это балет в двух действиях, причем первое – внимание! – совершенно невидимое действие. Сцена пуста, на ней установлен только небольшой градусник для измерения температуры воды. Это сделано из простого соображения: слишком холодная вода повергает человека в трепет. Такой человек (образно говоря) может с песнею взойти на плаху. Ну а второе действие уж действительно полно многообразия. Тут имеется танец рыбаков и рыб. Каждому рыбаку выдается по небольшой рыбе какого-то распространенного сорта, пусть и нототении. Взяв партнершу в полуобхват, рыбак движется красивым полукругом по сцене, из угла летит приглушенная музыка. Сцена непременно должна быть освещена луной, причем чем натуральнее будет свет, тем лучше. Проще всего тут использовать именно луну, даже и в комментариях я указал: светит луна – небесная владычица. Танцоры мерно притопывают сапогами на раз-два-три; потом, плотно обхвативши партнершу, начинают, соблюдая очередность, приседать. Первый рыбак затягивает угрюмую песню.

Строительство Даниила Хармса сдвинулось с мертвой точки. Первый кирпич был почти готов. На листке записана формула и весь состав невидимого кирпича. Оставалось добыть редкие материалы. Писатель твердо верил, что дом из невидимых кирпичей будет построен, иначе быть не могло. Иначе ему совсем негде станет жить. Его нынешняя квартира не может служить защитой, все равно что домик из бумаги. Она слабо спасает и от запахов; вот запах гниющего мяса входит в дом беспрепятственно. Помимо этого постоянно слышатся марши. Один такой победный марш Ххоермс разучил и беспечно напевал. Примерно такой марш: блуждала белая овца, ходила по полю овца, смотрела под ноги себе. Это был марш победителей.

К Даниилу Хармсу явился сосед Алексеев. Добрый малый постоял молча около порога, потом двинулся прямиком в комнату. Даниил Хармс вопросительно взглянул на пришельца, а тот вдруг говорит:

– Слыхали, Даниил Хармс, наш дом переоборудуют?

– Нет, не слышал.

– А вот переоборудуют. Отныне тут будет не дом, а гробовая мастерская. Чтобы все могли пользоваться.

– А где же жить?

– Ну, тут и жить. В пристрое. За стенкой будут вытесывать гробы (отменного, как я слышал, качества), а по другую сторону разместят оставшихся жильцов. Я думаю, что так даже лучше.

Хармс вскричал:

– Чем же лучше жить бок о бок с мертвецами?

Тут сосед Алексеев скривился и отвечает:

– Уж во всяком случае, мертвецы лучше скрыпачей. Они не играют на скрипках.

– А как же тление?

– Ну, знаете, – возразил Алексеев, – тление, по Карлу Марксу, неизбежный постулат.

Даниил Хармс задумался. Его колотила дрожь. Ну, сейчас начнется, думал писатель. Вначале явится гробовщик, а за ним и бойкие клиенты (так шутливо именовал Хармс будущих покойников).

От них не станет проходу, угрюмо размышлял писатель. Они нарушат стройный ход моих мыслей. Даниил Хармс не страшился покойников, но и не терпел вмешательства в свои дела. Словно вдруг прочитавши мысли поэта, сосед Алексеев громко сказал:

– Да вы не беспокойтесь, Даниил Хармс. Не всякий покойник равен сам себе. Когда я служил в почтовом ведомстве, то встречался с такими покойниками, которые обскачут иного живого человека. Прославленные, между нами говоря, люди, хотя и покойники.

– Кто же для примера? – спросил Даниил Хармс.

– К примеру, Грач.

– Кто таков? Судя по имени, простая птица.

– Не угадали. Не птица, а комсомолец всесоюзного значения.

– Что же этот Грач? Умер? Получил героический выстрел из нагана?

– Нет, никак нет. Грач жив.

– Ну а при чем тут покойники?

В ответ на прямой Хармсов вопрос сосед Алексеев почесал небольшой лоб свой и молча уставился на поэта. Он запутался (и готов был признать путаницу), но ему мешало самолюбие.

Он сказал угрюмо:

– Сегодня живой, а завтра покойник. Так уж в жизни устроено. Однако что скажете, если я вам тут же, сейчас расскажу о бессмертном подвиге Грача? Ровно тринадцать лет назад одно армейское подразделение попало в засаду. Его обстреливали из гаубиц сразу с трех сторон, и, доложу вам, заварилась такая каша, что врагу не пожелаешь. А Грач в этот кровавый миг находился среди прочих повстанцев, наподобие Байрона.