Книга находилась в производстве, когда неожиданно была опубликованы фрагменты следственного дела Введенского в его сотоварищей [313], - дела, которое нам, несмотря на обширную переписку, выбить из КГБ так и не удалось. Публикация эта в целом подтвердила то выводы, которые мы сделали во вступительной статье к 1-ому тому на основании имевшихся у нас разрозненных сведений, однако, в сочетании с еще не опубликованными материалами того же дела, любезно предоставленными нам И. С. Мальским, она, несомненно, существенно расширяет наши знания о процессе. Протоколы допросов Введенского, подвергавшегося, по-видимому, особенному давлению а в полной мере реализовавшего сценарий, подготовленный для него следствием, оставляют особенно удручающее впечатление.

Названные материалы позволяют сделать некоторые фактические уточнения. Так, при аресте 10 декабря 1931 г. Введенский был действительно спят с поезда, но не на пути в Москву, а «на станции Любань по пути следования в Новый Афон»; точно так же Хармс был арестован не у себя дома, а на квартире П. П. Калашникова. О последнем мы узнаем, что он был не столько буддистом, сколько преподавателем. Выясняется имя следователя — какого-то Нузникова, однако Коган, упоминаемый нами во вступительной статье к 1-му тому, действительно существовал как, вероятно, более старший чин — его имя упоминается в письмах Введенского к Хармсу: 3 октября 1932 г. тот, приехав в Ленинград, навестил отца Хармса, который, как сказано в письме, ждет «возвращения т. Когана» — от последнего, видимо, в какой-то мере зависела их дальнейшая судьба.

Уточняются и некоторые биографические детали, не имеющие отношения к аресту. Из «Анкеты для арестованных и задержанных с зачислением за О.Г.П.У,» мы узнаем, что отец поэта служил в то время «экономистом обкомхоза», а мать — врачом «2-й ком<мунальной?> леч<ебницы?>»; брат Владимир, живший отдельно, был юрисконсультом, а сестра Евгения и ее муж Л. Д. Левитан учились в медицинском институте. В анкете указано также, что в 1921–1922 гг. Введенский «служил конторщиком на электростанции „Уткина Заводь“, ныне „Красный Октябрь“», а к прохождению военной службы «признай негодным по состоянию здоровья». Наконец, Введенский упоминает «поездку в прошлом (т. е. 1930 — М. М.) году на Сталинградский тракторный завод» — очевидно, литературную командировку.

Кроме того, из лиц, названных ему следствием, Введенский, помимо имен своих ближайших друзей и проходящих по делу сотоварищей, упоминает следующих: «Бруни Георгий Гольевич. художник Эйснер Алексей Петрович, проживающий по Октябрьскому проспекту, художницы Порэт и Глебова, Лихачев Иван Алексеевич».

Некоторое значение для датировки поэмы Кругом возможно Бог имеет то обстоятельство, что Введенский на допросе 12 декабря показал, что в конце сентября 1931 г. на квартире Калашникова читал эту поэму в присутствии Хармса, Глебовой, А. М. Браудо и К. Вагинова. Помимо того, в протоколах упоминается поэма Введенского Куприянов и Наташа.

Изредка в протоколах, составлявшихся, вне всякого сомнения, по сценарию следствия и наполненных трескучей советской риторикой, проскальзывают подлинные мысли Введенского. Так, например, имя Заболоцкого Введенский снабжает добавлением — «который в последнее время отошел от нас». Недвусмысленно выражает Введенский свое отношение к детской литературе: «К Маршаку (как к руководителю в детском отделе Ленотгиза, в 1928 г. — М. М.) мы пришли с нашими вещами для взрослых, которые мы называли настоящими своими произведениями, — в противовес детским книжкам, считающимися нами как ненастоящие, написанные для получения материальных средств к существованию» (протокол от 15 декабря; сходные замечания в других местах). Наконец, существенно замечание Введенского о Хармсе, — «с которым, как мне кажется, я составлял совершение слитное, единое целое, даже по самым незначительным моментам».

За время, прошедшее со времени сдачи этой книги в производство, продолжалась перепечатка в отечественной прессе текстов Введенского из первого издания настоящего собрания, иногда с исправлениями по рукописям, иногда с повторением наших погрешностей (например, при перепечатке поэмы Кругом возможно Бог [283] А. Герасимова воспроизводит вашу ошибку: Стрикобреев вместо Стиркобреее; в комментарии приводится фантастическое рассуждение публикатора, с параллелями в творчестве других обэриутов, о вариациях этих форм в рукописи, где, однако, встречается лишь единственная форма: Стиркобреее).

Совершенно неудовлетворителен по всех отношениях, как, впрочем, и прежние труды этого автора, новый сборник обэриутов, в том числе Введенского, выпущенный А. Александровым, — «Ванна Архимеда» [281].

Событием в обэрнутопедении можно, напротив, считать диссертацию Ж. — Ф. Жаккара, посвященную Д. Хармсу, однако содержащую обширнейший материал по истории ОБЭРИУ и сопутствующих литературных движений [336].