иншахами, в сущности больше уже не были монголами.

Не скрою, я ни в какой мере не разделяю евразийского восхищения эффективностью правительственной, военной и финансовой организации монгольской империи. Темное владычество татар, я думаю, было величайшим бедствием для России. Оно уничтожило демократические вечевые начала общественного строя русских княжеств и на много веков затормозило развитие России, оторвав ее от того процесса обновления культуры, который сквозь века позднего средневековья привел на Западе к расцвету Возрождения. Пушкин отмечает: «внутренняя жизнь порабощенного народа не развивалась Татаре не походили на мавров. Они, завоевав Россию, не подарили ей ни алгебры, ни Аристотеля».

Века татарского господства остались в памяти народа, как лютые, тошные времена. «О, злее зла честь татарская». Поколения русских людей прожили в постоянном страхе. С. Г. Пушкарев пишет, что татарское владычество и необходимость кланяться чуждой власти оказали вредное влияние на характер русского человека. По мнению некоторых других историков, изменился даже его внешний облик. «У русских со времен татарского ига, — уверял знаменитый шведский историк Карл Гримберг, — редкая, как у монголов, борода». Это, мягко говоря, преувеличение.

«Повесть о разорении Батыем Рязани» дает представление, чем было татарское нашествие: «И взяша град Резань месяца декабря в 21 день. И приидоша в церковь соборную Пресвятые Богородицы, и великую княгиню Агрипену, матерь великого князя, с снохами и с прочими княгинями мечи исекоша, а епископа и священнический чин огню предаша, во святей церкви пожегоша, а инеи мнози от оружия падоша, а во граде многих людей, и жены, и дети мечи исекоша, и весь град пожгоша, и все узорчие нарочитое, богатство резанское и сродники их киевское и черниговское поймаша, а храмы божия разориша, и во всех святых олтарех много крови пролияше. И не оста во граде ни един живых, вси равно умроша и едину чашу смертную пиша; несть бо ту ни стонюща, ни плачуща и ни отцу и матери о чадех или чадом о отци и о матери, ни брату о брате, ни ближнему роду, но вси вкупе мертвые лежаща».

Разорив Рязанскую землю, Батый «пойде на град Суздаль и Владимерь». Все города Суздальской земли и всей северо-восточной, а затем и юго-западной Руси постигла та же страшная участь, что и Рязань. Император Фридрих II писал о разорении татарами Киева: «Тогда во время внезапных набегов и нападений этого варварского народа, который обрушился словно гнев Божий и молния, был завоеван и взят самый значительный из городов этого княжества Киев; все это преславное княжество целиком по истреблении его жителей пришло в запустение, будучи разорено».

Покорив русские земли, полчища Батыя, разоряя города и губя население, обрушились на Польшу, Чехию, Венгрию, Моравию, Словакию, Хорватию, Боснию, Сербию, Болгарию, Валахию, Молдавию. Вести об ужасах татаро-монгольского нашествия потрясли Запад. Английский летописец Матвей Парижский писал о монголах: «Бесчеловечные, звероподобные существа. Их не назовешь людьми, они скорее чудовища, они жаждут крови и пьют ее, ищут и пожирают собачье и даже человеческое мясо». Германия молилась: «Господи, сохрани нас от ярости татарской».

Но Батый внезапно повернул обратно. Запад спасен, начинает оправляться от потрясения. А когда в 1248 году монгольский воевода Алжигидай, наступавший на Багдадский халифат, прислал Людовику Святому двух христиан-несториан, с предложением союза против сарацин и с уверениями, что Великий Хан очень благоволит христианам, французский король, папа, монахи и крестоносцы решают: татары готовы обратиться в христианство, тайно уже обратились. В союзе с ними мы победим ислам.

И действительно, к началу XIII века среди монголов и покоренных Чингис-ханом кочевников было много христиан. Но только это были все несториане, отъявленные еретики. А некоторые ханы окружали себя православными из Сирии, из Византии, Осетии, Руси.

Надежда на обращение монголов и на помогу против сарацин не умирала на Западе до конца XIII века, Папа Иннокентий IV и Людовик Святой шлют ко двору Великого Хана посланников и проповедников. Терпя, как заповедали апостолы, холод и голод, францисканские монахи пересекают огромные неведомые пространства, где «единственными признаками человека были мертвые кости и мертвые города». Все кончилось разочарованием. Запад и монголы не понимали друг друга. Но Марко Поло уверяет: пошли папа более искусных проповедников, Великий Хан Хубилай обратился бы. «Повелитель монголов очень хотел стать христианином». Впрочем, по свидетельству того же Марко Поло, Хубилай не меньше, чем Христа, чтил Магомета, Моисея и Сакья-Муни и требовал от священнослужителей всех четырех религий, чтобы они ему кадили. Знаком он был и с учением Конфуция. Его уже в молодости прозвали «Хубилай Мудрый».

Монголы, по началу более или менее шаманисты, отличались полной веротерпимостью. В монгольской империи мирно сосуществовали буддисты, таоисты, конфуциане, мусульмане, манихеи, евреи и христиане разных исповеданий и толков. Сам Чингис-хан склонялся к таоизму. Он надеялся получить от священнослужителей Тао напиток бессмертия. Но многие его воеводы и воины и даже некоторые домашние были христианами-несторианцами. При его наследниках они занимают при дворе господствующее положение. Внук Чингис-хана Великий Хан Могка, сын несторианской принцессы, говорил французскому посланцу, францисканцу Вильгельму Рубруку: «мы, монголы, верим в единого Бога. Но подобно тому, как Господь Бог дал нам пять пальцев на руке, Он дал людям и разные к Нему пути». Могка сказал еще, что исповедует все религии, допущенные при дворе. Другой монгольский хан полагал, что до тех пор, пока не будет полной уверенности, какая религия самая истинная, благоразумнее всего исповедовать их все одновременно.

Такая же веротерпимость при дворе золотоордынских ханов. В Сарае существовала русская православная кафедра. По некоторым сведениям, Сартак, сын Батыя, был православным. «Лучший период в истории русской церкви, — пишет Бердяев, — был период татарского ига, когда она была духовно независима».

Преследуемые на Западе еретики бегут в монгольские пределы и находят там убежище и религиозную свободу.

Свобода совести — вот главное, что поразило доминиканских и францисканских монахов в империи Великого Хана. Удивление это осталось на много веков. В «Руководстве для инквизиторов», составленном в 1376 году в Авиньоне доминиканцем Николаем Эймеричем, мы находим описание заблуждений татар: «Определить ошибки и ереси татар дело нелегкое, эти люди не единодушны в их верованиях. (Курсив мой. — В. В.). Одни из них веруют и живут, как сарацины. Но далеко не все они присоединились к исламу… среди них много разных согласий. Иные поклоняются луне, иные первому животному, которое увидят, встав поутру, будь то собака, кошка, осел или человек, не имеет значения… некоторые татары, пленники на чужой стороне, вешаются или еще как-нибудь по-другому кончают самоубийством, убежденные, что так они вернутся на родину. Другие сжигают себя перед всеми своими сородичами. Они верят: они вознесутся в пламени в область блаженных».

Два века спустя, в Риме, в 1578 году, доктор канонического права Франциско Пенья по заданию папы пересмотрел руководство, составленное Эймеричем, и дополнил описание обычаев и верований татар. «Татары — это «соарматы» греков или «соарматы» римлян; некоторые обозначают их именем «антропофаги». Они кочевники, у них нет городов, и нравы самые мерзостные: они не употребляют ни скатертей, ни ширинок, никогда не моют ни рук, ни тела, ни одежды. Они не едят ни хлеба, ни овощей, но питаются мясом разных животных: собак, кошек и больших крыс. Обитаемые духом мести и кичась своей силой, они на войне часто поджаривают тела убитых врагов… Страшные в бою, они сосут и глотают кровь своих жертв… Они не знают милосердия Божия и каждый из них выкраивает себе Бога на свой образец». (Курсив мой. — В. В.).

Всего преждеупомянутого, думается, достаточно: монгольская империя была какой угодно восточной деспотией, но не тоталитарным государством в современном смысле слова. Мы видели, как посланцев Запада поражали в ней «невероятные», с их точки зрения, отношения между разными религиями — полная свобода совести. Из татарского ига, таким образом, никак не вывести то главное, что делает коммунистическое государство тоталитарным. Татаро-монголы не знали никакой общеобязательной государственной религии, а ведь марксизм-ленинизм как раз безбожная разновидность такой религии, требующей беспощадной борьбы с малейшими отклонениями от установленных ею догматов.

Ничего подобного в монгольской империи не было. Значит, ни на чем не основана вся эта теория, будто бы советское коммунистическое государство — не плод марксизма, а всё та же Московия, которая, де, сама была только обруселой татарщиной.

Глубокое удивление францисканских и доминиканских монахов при виде религиозного плюрализма в