протоку входить придется, а это весьма рискованно.

— А может, и мимо пройдем! Кто знает атамановы думы? Ежели крепко засел белоярский стрелецкий голова и с изрядной силой, не враз к ним по протоке пролезешь, пушками на морде наделают изрядно оспинок, чуток покрупнее, чем у Еремки Потапова, — пошутил Ивашка Беляй.

— Вот-вот, — шутя поддакнул Еремка, не забывая очереди черпать кашу. — Не будьте такими дурнями, как я, чугунки на головы понадевайте, чтоб ядра отскакивали!

— А если берегом грянуть? — поинтересовался Гришка Суханов, глотнув кашу, не жевав ее, и снова с ложкой к котлу.

— От Волги не пройдешь — опять же протока помешает, — пояснил Никита Кузнецов. — По левому берегу протоки с пушками по гиблой низине тащиться не с руки, да и далековато. А без пушек на острог кидаться — все едино, что к медведю с голыми руками в берлогу лезть, незнамо, кто с кого шубу снимет… Вот Еремке — тому можно, — добавил под смех друзей Никита, — тот ежели медведицу облапает — сомлеет от радости медвежья женка, сама на спину ляжет…

— Ну-у! Что я вам, зверь лесной аль человек? — вскинул возмущенно брови Еремка, уминая кашу. — Своя баба куда приятнее да и когтями морды не дерет!

Стрельцы посмеялись над простодушным Еремкой, подчистили ложками донышко котла. Сотник Хомутов высказал еще одну догадку, зная то, что от других было скрыто казацкими дозорцами до поры до времени: когда причалили к берегу, в одном месте сыскали свежее становище ратных людей числом около ста человек — костер, засыпанный землей в спешке, следы на песке, где в кучки составлялись солдатские ружья, — какой-то ратный отряд шел берегом Волги, имея в постоянном виду у себя струги Степана Тимофеевича. Для чего бы это? И от кого наряжена сторожевая сотня? Может, от белоярского стрелецкого головы?

— Хорошо, если б головной атаман Роман Тимофеев овладел крепостью! А теперь нас в Белом Яре дожидается с тамошними стрельцами… если они пристанут к казацкому воинству.

Судили и рядили по-разному, а когда под утро следующего дня добрались до протоки, войско было встречено казацкою заставою на десяти челнах, и есаул заставы Левка Горшков поднялся на атаманов струг. О чем шла беседа, того по стругам не кричали, знамо дело, но флотилия, не задерживаясь у протоки, пошла выше к Синбирску.

И вновь стрельцы терялись в догадках, что да как под Белым Яром вышло, пока не стало известно: сидит в крепости стрелецкий голова Офонасий Козинский. Ему в подмогу туда послан и недавний знакомец сотника Хомутова стрелецкий голова Тимофей Давыдов с казанскими стрельцами, да в подкрепление им из той же Казани от воеводы Урусова пришло две сотни конных рейтар. И от Самары, как показали словленные казаками белоярские посадские, в крепость прибежало до ста стрельцов и рейтар под началом пятидесятника Григория Аристова. Оттого и осмелел Козинский, сел в крепостную оборону, имея надежду, что от Синбирска казацкое войско непременно будет отбито и согнано в Понизовье.

— Даст Господь, стукнемся мы еще кулаками с оборотнем Гришкой Аристовым, — проворчал Никита Кузнецов, узнав эти новости. — Ишь, на Самаре его пожалели, не скрутили руки, так он сам пошел да еще и рейтар со стрельцами свел!

За день приблизились к Синбирску так, что он стал издали виден с Волги своими рублеными стенами и башнями в розовых лучах закатного солнца. У многих сердце зашлось в тревоге — на этакую кручу надобно будет лезть под пулями и ядрами! Ибо вряд ли воеводы будут столь любезны и дадут казакам выйти из стругов без жестокого боя… Одна надежда на смекалистого атамана Степана Тимофеевича, он что-нибудь да придумает, сыщет какой-нибудь способ обхитрить воевод и безопасно сойти на землю… С головного струга дали знак становиться на якорь.

— Где мы ткнулись? — спрашивали новички в здешних краях.

— У Чувичинского острова, — пояснил Михаил Хомутов. — Видите, до города еще версты три. Тут, должно, и будет наш обоз, то бишь стоянка стругов, чтоб воеводские ратники нечаянно не присунулись. Отсюда на челнах свеземся на берег, на сечу по суше пойдем.

По команде с атаманского струга сготовили ужин поплотнее, потом кто лег отдохнуть, быв в последней смене на веслах, кто чинил одежонку, кто отвлекал себя от тяжкой думы веселыми сказками. Для всех нежданным был приказ атамана: без криков и колготни, не зажигая огней, оставив на острове все зажженные костры, поднять якоря и на веслах бережно идти вверх за головным стругом.

Команду исполнили четко, показав завидное умение, тихо и неприметно для боярского войска в легкой полуночной туманной дымке прошли мимо города вверх за Синбирск с полверсты, пристали к берегу неподалеку от каменного монастыря.

— Ти-ихо! Не гомони, будто овцы в загоне! Идите друг за дружкой!

— Десятками становись! Всяк помни свое место!

— Походного атамана своего держись! За его прапором шагайте в гору. Эко, зевнул воевода Борятинский, не устерег нашего атамана, и мы уже на земле! Теперь держись, боярская рать!

Было четвертое сентября, время после отдачи ночных часов.[139] На землю легли густые ночные сумерки, которые были еще более непроглядными из-за низких тяжелых туч, словно в ночь собралась ударить нещадная гроза.

Сотня за сотней, широко по берегу, но без суеты и путаницы, выходило из стругов войско и за своими походными атаманами шло от реки на поле перед острогом и кремлем. Прошли мимо Михаила Хомутова пешие стрельцы и посадские с Игнатом Говорухиным — Волкодав со строгим, суровым лицом, прощаясь с сотником, вскинул над головой кем-то из стрельцов подаренный бердыш. Михаилу велено было, разобрав коней, встать с Лазаркой Тимофеевым справа, неподалеку от Успенского монастыря, где атаман Степан Тимофеевич собрал воедино немногочисленную пока, до двух тысяч, конницу из донских и запорожских казаков, свой главный резерв. Стрельцы, посадские и приставшие по дороге пахотные мужики шли пешими колоннами, кто с ружьем, кто с бердышом, кто с длинной рогатиной, а иной с вилами или с увесистым ослопом: этим еще надо было добывать оружие с бою.

— Смотри, сотник! — подал тревожный знак Никита Кузнецов, привстав в седле. — Кажись, из кремля стрельцы выходят! А с поля рейтары воеводы Борятинского объявились! С двух сторон норовят ударить по Степану Тимофеевичу! Неужто не приметит впотьмах?

Михаил Хомутов молча указал рукой на конного казака, который от Лазарки Тимофеева мчался в голову войска, где на белом коне в окружении своих есаулов едва виден был Степан Тимофеевич.

За спиной неожиданно послышались зычные покрики, конское ржание, хлопанье кнутов. Михаил Хомутов оглянулся узнать, в чем причина необычного шума.

— Пушки со стругов сняли. Конями волокут вверх, — пояснил Ивашка Беляй, который стоял в конном ряду ближе к той стороне. — Успели бы пушкари!

— Должны успеть! Воевода Борятинский покудова не спешит кидаться в атаку. И отсюда видно, что он числом не во многих людях, потому как строй его полков не так широк! — Михаил Хомутов внимательно смотрел то на частокол острога, где поверх укреплений и на башнях горели факелы, чтоб лучше видно было ров и ближние подступы, то на кремль — он своими высокими стенами и башнями с пушечными прорубами стоял еще выше, на самом верху.

— Пошли! Пошли наши казаки и стрельцы под город! — заволновались конные, особенно вокруг походного атамана Лазарки Тимофеева, который, чтоб все лучше видеть, выдвинулся из конных полков саженей на двадцать вперед.

— Подвинулась и пешая рать! — загорячился Никита Кузнецов, словно опасаясь, что сражение вот- вот завяжется, а ему и места в том сражении не окажется.

— Тихо, казаки! Что это гудит?

Конные прислушались: издалека послышался глухой нарастающий топот большого конного отряда — это два рейтарских полка и дворянское ополчение Борятинского двинулись на казаков, угрожая им боем в спину, если они повернутся лицом к острогу.

— Ух, зачнется сейчас! — с понятным волнением выкрикнул Никита Кузнецов и звякнул саблей, выдергивая из ножен. — Чего же мы не налетаем, а? Пора бы из рейтарских шапок пыль поколотить как следует! Право, зря мешкаем…

— Охолонь, Никита! И не табуни людей, — осадил друга сотник Хомутов. — Не ты атаман покудова,