пуговицами – имеет в родоначальниках китель офицера королевского морского флота. Золотые пуговицы имеют логотип портного или магазина, и в Англии есть даже специальные компании, которые выпускают пуговицы только для капитанов-яхтсменов. В большой цене старые пуговицы от настоящей морской формы. Недавно конвертик с десятью позолоченными кружочками ушел на Женевском аукционе за восемь тысяч фунтов стерлингов.
Я сморщила нос:
– Было бы за что платить!
Француз и мой шеф уставились на меня с почти священным ужасом.
– La femme, – снисходительно пробормотал Жан Жак.
Далее я узнала, что темно-синий пиджак с ослепительно-белыми брюками смотрится сногсшибательно только в пределах гавани. По мере удаления от зоны порта правила хорошего тона диктуют сменить нижнюю часть туалета на экземпляр из светло-серой фланели.(Ага, теперь понятно, почему Жан Жак так любовно похлопал себя по коленке.)
Можно носить блейзер с бежевыми слаксами или вельветовыми брюками красного оттенка.
– Но, – шеф поднял указательный палец, – только в том случае, если капитан уже однажды пересек Атлантику.
Жан-Жак понял все без перевода и, смеясь, кивнул головой.
– Вообще-то классикой, – продолжил он, – считается пара: двубортный блейзер и коричневые брюки из грубого твида. Обязательны рубашка в тонкую полоску и полосатый галстук. И никакой синтетики.
Прослушав эту лекцию, переводя попеременно некоторые тонкости Жан Жаку и шефу, я почувствовала себя расслабленно и впервые подумала о том, как все-таки здорово, что у меня такая профессия.
– Ну что же, – Жан Жак встал из-за стола и изящно поклонился, – вынужден попрощаться с вами, дорогие друзья. Моя яхта «Женевьева» ждет меня. Мы ведь еще увидимся.
Когда после бурных уверений в дружбе со стороны шефа Жан Жак все-таки ушел, показалось, что в баре стало темнее, а отвратительная музыка загремела громче.
– Удивительно, сколько в человеке жизнелюбия и оптимизма, – пробормотала я.
– Мда… – протянул шеф. – А вы в курсе, что десять лет назад в железнодорожной катастрофе погибли двое его детей, а пять лет назад его жена Женевьева покончила с собой, не в силах пережить эту катастрофу.
– Что вы говорите? И он вам это все рассказал?! – воскликнула я, впервые отмечая в голосе шефа человеческие нотки.
– Да. – Его взгляд был обращен куда-то вдаль. – Каждый год Жан Жак проводит несколько месяцев подряд в частной клинике в Швейцарии.
– Какой ужас! – Я подавленно разглядывала кофейную гущу на дне чашки.
– Вы готовы? – Шеф очнулся первым и взглянул на часы.
– О да! – Я встала из-за стола.
– Тогда поехали! Нас ждут! Честно говоря, я волнуюсь.
Серебристые ели и кедры защищали особняк магната Леско от чужих глаз. Саут-Вест- Мэрин-драйв, самый фешенебельный район Ванкувера, словно парит над городом.
В ясные дни отсюда можно разглядеть границу с американским штатом Вашингтон. Этот район считается символом успеха и процветания. Другим символом являются плоты на реке Фрэйзер. Вот и сегодня пыхтящие буксиры с усилием тянули их к лесопилкам.
Машина подвезла нас по гравийной дорожке прямо к роскошной двери из красного дерева. Мы позвонили в старомодный звонок и стали ждать. Спустя три минуты дверь распахнулась, на пороге стоял величественный старик.
«Вы к кому? – Его цепкие черные глаза моментально – считали» информацию.
– Мы к господину Леско, нам назначено, – отчеканила я, ежась под острым взглядом дворецкого.
– Входите, я доложу, – веско сказал старик, оглядев нас подозрительным взглядом частного детектива, и мне почему-то захотелось развернуться и убежать из этого дома, в котором все вопило о благосостоянии хозяина.
– Вон, видишь, – шеф толкнул меня локтем в бок, – на стене висит грамота?
– Ну и что?
– Леско мне в прошлый раз рассказывал, что она подписана королевой Англии!
Я оглядела просторную гостиную, куда нас привел дворецкий. Чего еще можно было ожидать от дома, в котором висит грамота с подписью королевы?
Магнат неслышно вошел в гостиную, несколько секунд с удовольствием созерцал наши лица, а затем громко кашлянул. Шеф заулыбался, господин Леско протянул ему руку и заговорил неожиданно глухим, как из подземелья, голосом.
Обед был накрыт в огромной, сводчатой, как станция московского метро, столовой. Стол был уставлен изысканной фарфоровой посудой, вазочками с фиалками; стекло и серебро слепили глаза. За столом прислуживал официант с выправкой офицера. Блюда были настолько французскими, что невозможно было понять, что ты ешь – мясо или рыбу.
Шеф сразу же приступил к делу: деревообрабатывающие станки не давали ему покоя. Я стала переводить и растерялась: наш хозяин шепелявил, отчего многие слова звучали совсем по-другому, и мне приходилось переспрашивать. Шеф быстро жевал, жестикулировал и постоянно перебивал господина Леско. Тот улыбался, шевелил мохнатыми бровями, отпивал вино из пузатого венецианского бокала и слушал шефа. Видимо, в русском предпринимателе он узнавал себя, ведь бизнес – самая горячая и самая постоянная страсть.
Уже стемнело, когда мы покинули особняк господина Леско. Довольный сделкой, канадский магнат смеялся гулким смехом, похожим на лай собаки Баскервилей. Шеф улыбался и без конца пожимал руку магнату. Лесная промышленность России спасена, да и банковский счет шефа будет пополнен. Все довольны.
В машине по пути в гостиницу шеф продолжал улыбаться. Его идея обрела вполне реальную оболочку и больше не изматывала его мозг. Он рассеянно глядел по сторонам, невнимательно слушал мои замечания, а потом заметил:
– Вы вполне можете успеть домой, если улетите ближайшим рейсом.
– Вы меня отпускаете? – Я не верила своим ушам.
– Конечно. Вы хорошо поработали, можете теперь отдыхать.
Вихрем я ворвалась в отель, подбежала к стойке регистрации и попросила выписать счет. Рейс в Москву ровно через час. Я спешно собрала вещи, упаковала чемодан и покинула уже такой обжитой, уютный номер. Выкатывая чемодан на улицу, к стоянке такси, я увидела знакомого портье.
И меня осенило: Серега Синицын!
Русская фамилия сорвалась у меня с губ, прежде чем я успела опомниться. Но я знала, что ошибки не будет.
Портье вздрогнул, дернулся всем телом, тележка, груженная багажом, накренилась, и чемоданы медленно, словно раздумывая, стали съезжать на безупречно чистый асфальт. Уши носильщика заалели. Водружая «ле багаж» назад на тележку, он старательно делал вид, что не понял меня.
– Такси, мадам? – нетерпеливо осведомился таксист, выходя из машины и принимая у меня из рук чемодан. – В аэропорт?
– Да-да, конечно. – Я криво улыбнулась и, не глядя на растерянного портье, уселась в машину.
Надо же, встретиться в другом полушарии с Серегой! Одноклассником, с которым просидела за одной партой почти восемь лет! Серега был влюблен в меня с первого класса, носил за мной портфель, а однажды на день рождения подарил сшитое им самим сердечко и зашил в него письмо – объяснение в любви. Это было первое объяснение в любви в моей жизни.
Помню, как наши родители водили нас Девятого мая на Красную площадь, и мы выстаивали длинную очередь к могиле Неизвестного солдата, сжимая в руках букеты тюльпанов… Что же с ним произошло? Мы так и не успели поговорить, а жаль…
Рейс на Москву задерживался, и я отправилась в бар пить кофе. Одну стену бара занимало огромное окно, выходящее на летное поле, с которого взлетали большие белые аэробусы. Ну и
